— В гости заглянули? — поинтересовался он.
— Сагамор! — говорит папа. — Ах ты, старый мошенник.
Значит, подумал я, это и есть дядя Сагамор. Но я все равно никак не мог взять в толк, откуда он там взялся и как умудрился проникнуть в дом так, что мы его даже и не услышали. Он прислонил дробовик к стене.
— Давненько не видал тебя, Сэм.
— Лет этак восемнадцать, по моему счету, — отвечает папа. Мы все поднялись на крыльцо, они пожали друг другу руки, и мы уселись около двери.
— Откуда ты взялся, дядя Сагамор? — не вытерпел я. — Я заходил в дом, а тебя там не видел. И что строит тот чудак возле озера? И почему ты не отнес эти шкуры подальше от дома?
Он повернулся и смерил взглядом сперва меня, а потом папу.
— Твой мальчонка, Сэм?
— Да, это Билли, — сказал папа. Дядя Сагамор кивнул:
— Смекалистым, видать, парнем вырастет. Уйму вопросов задает. Наверное, будет знать больше, чем все судьи мира, вместе взятые, если только кто-нибудь возьмет на себя труд отвечать ему.
Дядя Сагамор поднялся, зашел в дом и вернулся с двумя стеклянными кувшинами, до краев полными чем-то прозрачным, навроде воды. Один он поставил на пол за дверью, а второй протянул папе и сел на корточки. Папа без остановки обмахивался шляпой, но ни словом не обмолвился про вонь из корыт.
Он отпил из кувшина и, не в силах отдышаться, вернул его обратно дяде Сагамору. На глаза у него навернулись слезы.
— А старый колодец ничуть не изменился, — крякнул он.
Кого, спрашивается, они хотели одурачить? Уж только не меня. Я-то знал, что никакая это не вода, но промолчал.
Дядя Сагамор вынул из-за щеки здоровенный кус табака, зашвырнул его куда-то во двор и присосался к кувшину. Адамово яблоко у него на шее так и заходило вверх-вниз. Потом он отер рот тыльной стороной ладони. У него-то небось слезы не выступили.
— Кстати, — сообщил папа, — там на холме мы повстречали парочку охотников на самолеты. Они глядели в эту сторону в бинокли.
— В белых шляпах? — поинтересовался дядя Сагамор.
— Угу, — подтвердил папа. — А у одного еще и золотой зуб. Видок у них самодовольный, только что не лопаются от спеси.
Дядя Сагамор важно кивнул:
— Шерифовы парни. Трудятся не покладая рук, вечно пекутся о лесных пожарах. Целыми днями следят, нет ли где дыма.
— И как, находят? — спросил папа.
— Ну, всякое бывает, — отозвался дядя Сагамор. — То пень от молнии загорится, то еще что. Но они вмиг заметят, ни за что не пропустят. Слетаются всем скопом, точно мухи на мед. — Он снова отпил из кувшина и хмыкнул. — На днях тут неподалеку загорелось старое бревно, и, представь себе, какой-то беспечный кретин позабыл рядом с ним двадцать, а то и все тридцать динамитных шашек. Видать, пни корчевал. Словом, едва вся эта орава вывалила из кустов, тут-то оно и рвануло. Будь я проклят, ежели они не расчистили мне добрый акр новой земли, спеша унести ноги. В жизни не видывал, чтобы так мчались сквозь кусты напролом. Папа тоже сделал еще глоток.
— Приятно, однако, знать, — заметил он, — что блюстители закона так бдительно охраняют твой покой.
— То-то и оно, — согласился дядя Сагамор. — Собственно говоря, они приедут сюда с минуты на минуту.
Ровнехонько в ту же секунду с вершины холма донесся грохот, словно кто-то проехал прямиком сквозь проволочные ворота, не удосужившись сперва их открыть. А потом мы увидели и саму машину. Она неслась вниз по склону, трясясь и подпрыгивая на ухабах, словно жокей на брыкалистой лошадке. Позади клубилась туча пыли, и автомобиль то и дело подлетал фута на три в воздух. Они явно спешили.
— Была у меня мыслишка взять и подправить маленько дорогу для этих парней, — сказал дядя Сагамор. — А то они просто бич для нас, налогоплательщиков. Поглядите только, как они бьют государственную машину на ухабах. — Он замолк и сокрушенно покачал головой. — Да вот только все недосуг, дел больно много.
С этими словами он спрятал кувшин за дверь, а вместо него вытащил тот, что стоял на полу.
— Сдается мне, ребята не откажутся пропустить по маленькой, — произнес он и сунул кувшин папе в руки, словно так и было. — Только я был бы с этим поосторожнее. Вдруг туда невзначай попала чуточка кретонового масла.
— Ясненько, — отозвался папа и, запрокинув голову, приложился к кувшину, но глотать почему-то не стал. Я спросил, что такое кротоновое масло. Они ничего не ответили, и я вспомнил, что дядя Сагамор не любит, когда ему задают вопросы.
Тут водитель ударил по тормозам, шины завизжали, и машина, проехав еще футов тридцать, остановилась под деревом. Дядя Сагамор вскинул голову, точно только что приметил гостей, забрал у папы кувшин и отставил его на пол, сбоку от себя, так чтоб спереди было не видно. Из машины и впрямь вылезли те двое, что караулили самолеты, и только направились было к нам, как вонища добралась и до них. Они принялись чихать и задыхаться, отплевываясь и разгоняя воздух шляпами, но не остановились. Вид у них был предовольный. Они все ухмылялись, словно с чем-то поздравляя друг друга.
Дядя Сагамор словно невзначай поправил прислоненный к стене дробовик, как бы проверяя, устойчиво ли он стоит.
— Заходите, присаживайтесь, парни, — пригласил он.
Они поднялись на крыльцо. Тот, что с золотым зубом, был долговязым и тощим, а носище почти как у дяди Сагамора, а подбородок длиннющий, как лошадиная морда. Волосы у него были какие-то маслянистые, коротко обстриженные по бокам, но длинные на макушке и прилизанные бриллиантином. Второй был тоже тощим, но не таким долговязым, с кудрявыми черными волосами и этакими задорными усиками, которые точно нарисованы фломастером на верхней губе. В придачу к усам он носил еще и баки.
Оба строили страх какие многозначительные мины.
— Уж не взыщите, что сломали вам ворота, — говорит золотозубый, обмахиваясь шляпой, — но мы спешили предостеречь вас, прежде чем вы выпьете слишком много этой колодезной воды. В округе, знаете ли, найдены возбудители тифа.
— Да неужто? — удивился дядя Сагамор. Они переглянулись с таким видом, словно вот-вот лопнут со смеху, несмотря на вонь.
— Разумеется, — подтвердил тот, что с усиками. — И представьте только, шериф как раз нынче утром и велел нам, принесите-ка, мол, ребятки, пробу воды из колодца Сагамора Нунана. Нельзя же, чтобы он свалился с тифом, никак нельзя.