– Места-то есть? – пошутил оперативник.
– Места для ваших гостей всегда найдутся! – ответил милиционер. – Давайте документы.
Оперативник протянул ему сопроводительные документы. Дежурный внимательно их изучил.
– Давай на него посмотрим, никаких ссадин, повреждений нет?
– Нет, все нормально, – сказал оперативник.
– Ну слава богу, мороки не будет. Так, какие вещи у него?
– Да вещи нехитрые, – оперативник достал из пакета мои личные вещи, среди которых были ключи, ремень, зажигалка, часы.
– Будем составлять опись. – Дежурный внес все в опись и придвинул листок мне: – Распишись!
Я расписался.
– Все, только фотографию нужно сделать, – сказал дежурный и обратился к своему напарнику. – Корней, позвони фотографу, вызови его!
Через несколько минут пришел фотограф. Меня опять сфотографировали, закатали пальчики, внесли в картотеку.
– Теперь ты у нас прописан, – сказал конвоир. – В какую камеру тебя отвести?
Я обратил внимание, что у конвоира – а точнее, это был милиционер в форме – никакой дубинки, никакого оружия не было, был только большой ключ, так называемый «вездеход», позволяющий проходить по всему зданию изолятора временного содержания.
– Можно в камеру-люкс, – пошутил я.
Милиционер, внимательно посмотрев на меня, юмора не понял.
– Ты чего, парень, камеру-люкс хочешь? Смотри, как бы обратно не попросился, в обычную! Пойдем! Поведу тебя на этаж!
Мы стали подниматься по железным ступенькам на второй этаж. Я поднимался и думал: «Неужели меня ведут в "пресс-хату", где будут молотить и опускать? Может быть, нет… Попробуй угадай».
– Что за камера, командир? – обратился я к конвоиру.
– Камера как камера, не соскучишься…
– А что за люди сидят?
– Такие же, как ты – бандюки, наркоманы, всякая шваль, что мы с улиц подметаем…
Вскоре мы поднялись на второй этаж и вошли в большой коридор. В начале коридора дремал такой же милиционер под настольной лампой.
– Не кемарить! – сказал ему конвоир. Тот вздрогнул и посмотрел на нас.
– Время – уже одиннадцать вечера! – ответил он.
– Ты на посту! Ладно, есть у тебя места?
– В шестнадцатой одна шконка свободна, – дежурный по этажу сверился с табличкой, лежащей на столе.
– Ну, давай веди его в шестнадцатую! – сказал конвоир, подтолкнув меня вперед.
Теперь уже другой конвоир довел меня до двери камеры. Я обратил внимание, что камер было не так-то много. Они находились слева и справа коридора, с небольшими окошками в дверях для передачи еды.
Конвоир подвел меня к камере номер шестнадцать. Над каждой дверью висели лампочки вызова конвоиров.
– Ну что, пошли в шестнадцатую, – сказал дежурный по этажу. Он повернул ключ в скважине, а правой рукой отодвинул мощный засов. – Все, входи! Постельное белье, матрас и подушку получишь утром. Сейчас каптерка уже закрыта. Как-нибудь перекантуешься.
– Конечно, – кивнул я и вошел в камеру.
Камера была небольшая, метров шестнадцать-двадцать. Справа и слева стояли два яруса кроватей. Я насчитал восемь слева и столько же справа. Над дверью горела тусклая лампочка, закрытая решетчатым панцирем. С правой стороны стоял так называемый «дальняк» – туалет, отгороженный каким-то драным одеялом. Посредине – небольшой стол с двумя лавочками, привинченными к полу.
Люди спали. На втором этаже, у самой двери, была свободная шконка. Я быстро поднялся на второй ярус и лег, подложив руки под голову. В камере все спали, и никто на меня внимания не обратил.
Я начал размышлять – неужели это «пресс-хата»? Непохоже. Во-первых, потому, что дежурный по коридору смотрел камеры по журналу, то есть выбирал, где у него свободное место. Конечно, я мог предположить, что он делал это для отвода глаз, а на самом деле место уже было заказано специально для меня. Но, с другой стороны, посмотрев на окружающих, я увидел, что это пацаны разного вида. Есть и хлипкие. Нет таких злодеев-амбалов, которые обычно живут в «пресс-хатах». Скорее всего это обычная камера.
Спать совершенно не хотелось. Ну вот, опять я в местах, не столь отдаленных… Что за жизнь такая? Интересно, что с Севкой? Севку тоже, видать, забрали… Жаль, что нет никаких сведений о нем.
Мысли мои переключились на Олесю. Я стал думать, вспоминать о ней. Интересно, знает ли она, что я уже в тюрьме, или не знает? И что будет со мной дальше? Просижу ли я все тридцать суток или выйду на свободу раньше?
Или, может, буду сидеть еще долгое время? Все зависит от Сашки, какие он будет давать показания. Нет, в Сашку я верю! Он ни за что не сломается. Конечно, я слышал, что существуют какие-то препараты, какое-то тайное психологическое оружие, которое может сломать волю человека, заставить его признаться в чем угодно. Слышал, что существует даже что-то типа американского «детектора лжи», только на российский лад.
Но я был уверен, что Сашка не сломается. С другой стороны, странно, почему же нас арестовали? Да нет, чего удивляться? В конце концов, мы были «мечеными» и много раз за нами следили. Но ничего серьезного, как я понимал, против нас сейчас нет, так как в противном случае оперативники вели бы себя по-другому – было бы уже предъявлено обвинение, была бы серьезная статья. А раз я тут по указу о борьбе с организованной преступностью – скорее всего ничего у них нет, просто проверку устроили.
Вскоре все же я уснул. Разбудила меня громкая музыка. Вероятно, наступило время подъема. По всему зданию транслировали передачи какой-то радиостанции. Обитатели моей камеры постепенно стали просыпаться. Кто-то сразу побежал на «дальняк», кто-то начал умываться, кто-то просто потягивался. Трое ребят, проснувшись, начали делать физические упражнения.
Я рассматривал обитателей камеры. Это в основном были ребята разного возраста – два пацана лет по восемнадцать-двадцать, трое постарше – двадцати пяти – двадцати восьми. Был один сорокалетний, а еще одному было за сорок пять. Остальные – неопределенного возраста. Практически все русские. Только пара нацменов. Никто на меня особого внимания не обратил, каждый занимался своим делом. Только мой сосед, который лежал подо мной, безразличным тоном спросил:
– Ты чего, ночью заехал?
Я кивнул головой.
– Откуда будешь, из Москвы?
– Нет, не из Москвы.
Больше вопросов он не задавал.
Каждый занимался своим делом, пока не наступило время завтрака. Окошко открылось, и через небольшое отверстие стали передавать сначала алюминиевые миски с ложками, затем кусочки хлеба, по два кусочка сахара. В мисках я увидел какую-то бурду, напоминавшую пшенную кашу с водой. Потом стали подавать металлические кружки с чаем. Но это было только одно название. Чай пах каким-то веником и был светло-желтого цвета. Такое впечатление, что это обыкновенная вода, подкрашенная чем-то.