Недостойные знатные дамы | Страница: 45

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– А вы тоже были в парике?

– Нет. Надо сказать, что Дюбоск был самым хитрым из нас. Но он не настолько хитер, чтобы избежать наказания, если вы его арестуете. Я могу сказать вам, где он скрывается.

И тут события стали принимать поистине загадочный оборот. Несмотря на явно искренние признания Куриоля, судебные советники просто не обратили на них внимания, решив, что таким образом осужденные хотят отсрочить исполнение приговора. Все складывалось не в пользу несчастных: кассационный суд отказал в пересмотре дела, Директория отказала в помиловании… Исполнение приговора было назначено на 31 октября.

В то утро было холодно и сыро. Эшафот воздвигли у заставы Анфер; когда показалась повозка с приговоренными, толпа, окружавшая место казни, почтительно умолкла. Лезюрк, одетый в белое, вел себя спокойно и с достоинством. Накануне он простился со своей обожаемой Жанной-Эме и с детьми. Он привел в порядок все свои дела и примирился с судьбой.

Бернар, казалось, вообще ничего не чувствовал – можно было подумать, что он уже не принадлежит этому миру. Куриоль же до последней минуты не уставал кричать:

– Я виноват, но Лезюрк невиновен!

Невиновен! Это слово произнес и Лезюрк – перед самой смертью. Он умер последним, со спокойным достоинством. Благородное поведение осужденного перед смертью подействовало на судью Добетона больше, чем уверения Лезюрка в его непричастности к преступлению или же признания Куриоля. Он стал опасаться, не была ли действительно совершена жесточайшая судебная ошибка. Желая успокоить собственную совесть, Добетон – с непростительным опозданием – возобновил расследование.

Первым, кого ему удалось отыскать, был мнимый Пьер Лаборт, человек, купивший право ехать на единственном свободном месте почтовой кареты. Как и говорил Куриоль, на самом деле его звали Дюроша. Когда его арестовали, он не заставил себя долго упрашивать и во всем признался. Дюроша также описал приметы своих сообщников – Дюбоска, Видаля и Русси. И заявил о невиновности Лезюрка.

Так как его арестовали одного, судили его тоже одного и одного же отправили на эшафот 21 августа 1797 года. Впрочем, Видаля и Русси тоже вскоре схватили, осудили и 19 октября 1798 года казнили. Зато поиски Дюбоска, который действительно оказался самым хитрым из преступников, заняли два года.

Через два года в Версале снова собрался суд присяжных, однако новый обвиняемый оказался крепким орешком. Он совершенно не боялся судей, вины своей не признавал, а так как кожа у него была смуглая, а волосы черные, то все те же Сотон, Гростет и другие свидетели отказались признать его. Они в один голос продолжали утверждать, что среди бандитов видели несчастного Лезюрка.

Развязка наступила неожиданно. Жанна-Эме, вдова Лезюрка, страстно желала, чтобы истинные виновники преступления были наказаны. У версальского парикмахера она заказала парик с белокурыми золотистыми волосами, какие были у ее мужа. Парикмахер сделал парик, явился с ним в суд и передал его председателю.

Несмотря на яростные протесты Дюбоска, ему на голову надели парик. Тотчас даже самые упрямые свидетели признали его. Дюбоск взошел на эшафот 24 февраля 1801 года. Прежде чем умереть, он во всеуслышание заявил, что Лезюрк невиновен.

И все же, несмотря на все усилия Жанны-Эме, а потом и детей Лезюрка, дело так и не было пересмотрено. Первое прошение несчастная женщина подала в 1804 году, но ей отказали. Лишь в 1821 году семье удалось добиться частичного возвращения конфискованного имущества, однако Лезюрк так и не был оправдан. Безутешная и неуспокоившаяся Жанна-Эме, не выдержав борьбы, умерла; сын Лезюрка, не успев отомстить за отца, погиб в России. В конце концов кассационный суд признал приговор «окончательным и не подлежащим обжалованию».

В этом непонятном упорстве Фемиды было нечто странное, отчего многие стали думать, что за нападением на лионскую почту крылось еще что-то, к чему Лезюрк мог быть причастен. Слишком уж загадочное стечение обстоятельств, приведшее Лезюрка прямиком на виселицу, напоминало сговор, за которым крылась отнюдь не рука судьбы, а какая-то иная сила. Но если не судьба дергала за ниточки марионеток, разыгравших эту драму, тогда кто же?..

Кровавая гостиница в Пейребеле

Крестьяне, приехавшие в октябре 1834 года на ярмарку в Виварэ, толпились вокруг шарманщика и слушали, как он, поворачивая ручку своего инструмента, заунывным голосом напевает известную в тех краях балладу. Этот печальный распев облетел всю провинцию, его исполняли на ярмарках, на ассамблеях, и местные жители не уставали его слушать, потому что он напоминал им об одной ужасной… поистине невероятной истории.

Эту балладу сложили три года назад – после того как в гостинице Мартена, расположенной на продуваемом ледяными ветрами плато, разыгралась последняя драма, которая положила конец череде преступлений, совершенных в ее стенах. С тех пор строение это пришло в запустение: оно почернело, стекла в окнах были выбиты, дверь слетела с петель. Жуткая репутация, которую снискала гостиница, заставляла путешественников уже издалека сворачивать в сторону: хотя дом давно опустел, его зловещие черные стены хранили память о свершенных здесь злодеяниях. Говорят, что в заброшенную гостиницу слетались призраки – души невинных жертв и души их палачей. Воистину место это было проклято!

Совсем рядом с шарманщиком стоял старик-нищий; покачивая головой в такт мелодии, он слушал песню и иногда, в особенно драматических местах, потихоньку подпевал. Было очевидно, что он прекрасно знал ее содержание. К нему подошел молодой крестьянин и вложил ему в руку монетку, хотя в эту минуту нищий так заслушался, что даже не просил подаяния. Молодой человек рассмеялся:

– Эта баллада по-прежнему завораживает вас, папаша Шаз! Хотя вам-то наверняка не слишком приятно вспоминать о тех событиях. Вы же сами чуть не сложили голову в гостинице Мартена.

Старик хмуро взглянул на говорившего, но потом узнал местного жителя, во дворе которого он всегда получал миску супа и охапку соломы для ночлега.

– Эх, Режис, что правда, то правда. Признаться, я ни разу в жизни так не пугался, как в тот раз. Но со злом покончено, так что теперь не грех и вспомнить о тех днях – особенно если сам помогал разоблачать злодеев.

– Согласен. Только скажите все же, какой черт понес вас в тот день в гостиницу Мартена? Ведь уже тогда в округе о ней начали ходить дурные слухи.

Старик пожал плечами:

– Когда ты нищ, тебе нечего бояться – ночной холод для тебя страшнее волка. А в тот вечер была ужасная погода, дул ледяной ветер, моросил дождь. Идти было трудно, и я припозднился – до наступления темноты не успел добраться до Кюкюрона. Ночь застала меня недалеко от гостиницы Мартена, а мне надо было найти пристанище. Слухи до меня, конечно, доходили, но, честно говоря, я им не очень-то верил. У этого Мартена была такая добродушная физиономия.

Надо сказать, Пьера Мартена все считали отличным парнем – с тех самых пор, как он с женой Мари-Брес, коровой и козой обосновался в Пейребеле. Раньше Мартен показывал животных на ярмарках и сумел накопить немного деньжонок. Их хватило, чтобы купить ферму Рено, которую хозяин давно хотел продать. Расположилась она на обширном нагорье, продуваемом ледяными ветрами в любое время года, зато с этой высоты открывался чудеснейший вид.