– Нам нужно много веток, – хрипло проговорил он, разворачиваясь к лесу спиной. Он не боялся это сделать. Свет расстилался под его ногами и почти добрался до опушки леса. – Костер должен гореть всю ночь.
Щелкнул предохранитель. Автомат повис на его плече.
Он шел мимо ошеломленных пассажиров третьего катера «Кассандры» к тому месту, где мог отдохнуть. Привалившись спиной к одной из пальм, он закрыл глаза. И не открыл их, когда услышал шаги.
– Ты пришел сказать, что поумнел?
Артур встал перед ним, расставив ноги, и тряхнул головой.
– Откуда у тебя автомат?
– А почему у тебя нет автомата? – Левша приоткрыл глаза и сплюнул в сторону. – А если по делу, то мы переночуем здесь, а утром, как только рассветет, тронемся в путь.
– Я скажу, что нужно будет делать, когда рассветет, – проговорил сквозь зубы Артур.
– Ты можешь делать, когда рассветет, все, что захочется, хоть песни петь, но я заберу людей и поведу к своим. А сейчас отойди, ты мне загораживаешь тепло костра…
* * *
Взойдя на холм, Макаров остановился. Он поднимался так уже четыре раза. И каждый раз ему казалось, что, поднявшись, он увидит что-то, что составит смысл его похода. Но, поднимаясь, он убеждался в том, что перед ним очередной, блистающий изумрудной травой холм. Из головы у него не выходила случившаяся три часа назад история, он испытывал легкий шок, и это ощущение притупляла усталость. Он шел и не мог не думать ни о чем другом, кроме как о своей проблеме. Она пришла неожиданно, и были тому, верно, причины. Сначала кома, потом несколько суток без сна, постоянные переживания за Питера, голод, жажда, усталость… Когда-то он должен был сломаться. Но Макарову сейчас почему-то казалось, что с ним на фоне всего перечисленного могло случиться что угодно – хоть смерть, – но только не помешательство. Когда человек трогается умом, думалось ему, он видит что-то неясное, не требующее ответа, что-то, что объяснимо как дурь. Как ирреальное восприятие действительности. Например, очень бы удивился сейчас Макаров, когда бы поднялся на холм и увидел с его высоты уютное летнее кафе со скучающим хозяином внутри. Или небоскреб. Вот это было бы форменное сумасшествие. Просто мозги сдвинулись – и видишь то, чего нет. А хочешь потрогать рукой – оно удаляется. И в этом случае Макаров был бы спокоен. Он бы знал, что перегрелся, и предпринял все усилия, чтобы прийти в себя. Почитал бы мысленно «гарики» Губермана, воды попил, искупался. На худой конец просто бы полежал. Но что делать, если ты стоишь рядом с двумя людьми, один из которых убивает другого, а ни тот, ни другой тебя не видят? Не из принципа, а просто не видят. И это тоже можно было списать на переутомление – и не такое бывало. Однажды Макарову на подлодке почудилось, что он дома, на диване, – но лоб до сих пор болит от тычка пистолета – вот в чем дело. Так что лучше уж небоскреб или кафе было увидеть, чем Левшу в костюме, пахнущего дорогим парфюмом…
С этими мыслями Макаров и взошел на холм.
И от того, что увидел в долине, настроение его окончательно испортилось.
Рассмотрев расстилающийся перед ним пейзаж во всех подробностях, он повернулся к нему спиной, сел на траву и, рванув ее обеими руками, бросил зеленые клочки между ног.
– Атомный авианосец класса «Нимиц»… – бормотали его губы. – Водоизмещение – семьдесят пять тысяч тонн, длина – триста тридцать три метра… Шестнадцать тысяч квадратных метров суверенной территории США в любой точке планеты… Десять штук, считая этот и спущенный на воду в прошлом году «Джордж Буш». В общем, лучше бы было кафе.
Он сидел на холме, и ему не хотелось разворачиваться. Он знал, что повернется, и авианосца не будет. Зато это будет уже второй раз за три часа, когда у него срывает крышу.
Но идти все-таки было нужно, и он поднялся.
Авианосец стоял посреди долины как вкопанный. И даже в этом сомнений не было – он действительно выглядел вкопанным. Ибо Макаров не мог найти и одной причины, которая обосновала бы заход атомного авианосца с океана на сушу.
– Стоит, сука…
Сокрушенно прошептав это, он сделал первый шаг с холма.
– Но тогда пусть мне кто-нибудь объяснит, кто и как его поднял и сюда поставил.
С этим он сделал шаг второй…
Сил у него уже не было. Он смотрел на авианосец, рассчитывая расстояние до него. Километр. Не меньше. Половина морской мили… или – пять кабельтовых…
– Донован! Донован! Проснитесь, черт вас побери!
Гоша стоял над доктором и тряс его за плечо. Ночью, после безуспешных попыток сориентироваться на судне, они решили остаться там, где заблудились. Избавившись от тварей и осмотревшись, доктор с геологом пробрались с «острова» – взлетной палубы до построек управления авианосцем на правом борту. Засыпать под открытым небом над головами существ, о внешнем виде которых они не имели представления, им не хотелось. Хотелось под замок. С этой мыслью они, не сговариваясь, и направились к правому борту. Проникнув внутрь через тяжелую дверь, они около получаса в кромешной темноте поднимались по лестницам, спускались, ходили по каким-то коридорам и каждую минуту рисковали либо разбить себе головы, либо сломать ноги. Донован уже дважды падал, у Гоши болело плечо. В конце концов они вошли в какое-то помещение и, потыкавшись в стены руками, решили остаться. Тем более что у помещения была всего одна дверь, которую можно было запереть.
Гоша проснулся первым.
«Ночь, видимо, продолжается», – подумал он, понимая, что проснулся от жажды. Он осмотрелся. Было по-прежнему темно, и лишь стон Донована убедил его в том, что он не один.
В помещении было нестерпимо жарко. Словно кто-то раздул под его стальным полом мартен. Поднявшись, он некоторое время ходил, ощупывая стены. Его интересовала дверь. Вчера она была. Наткнувшись рукой на задвижку, отпирающую дверь, он выкрутил ее влево, и дверь издала слабый щелчок. И тут же качнулась в сторону Гоши. В щель тотчас проник слабый, растворившийся в темноте других помещений, сизый свет. Он потянул ручку на себя. Луч превратился в широкую полосу, и она разрезала пол помещения на две части, осветив лежащего Донована.
Вид доктора Гоше не понравился. Донован был бледен, и лицо его блестело от пота.
– Донован! Донован! Проснитесь, черт вас побери!
– Я не сплю, Джордж… – пробормотал тот. – У меня горит нога. Если в течение часа мы не найдем здесь хотя бы стрептоцида, мне придется туго, дружище…
Идти он не мог. Взвалив англичанина на спину, Гоша поволок его наверх. Сейчас было проще – дорогу подсказывал свет. Идти нужно туда, где его больше и где он ярче.
– Ума не приложу, как можно было вчера сюда забраться?
– А где мы находимся?
– В трюме, полагаю… Если у авианосцев бывает трюм…
Маленькая, с него ростом, дверь преградила им дорогу. Он был вынужден к ней спуститься, когда стало ясно, что наверх по лестнице не попасть – дверь задраена. Гоша тащил доктора и с немалым удивлением пытался представить маршрут, каким вчера шли. Как бы то ни было, в эту дверь они не заходили.