– Кто там? – раздалось за дверью после второго нажатия на кнопку.
– Уголовный розыск Центрального района.
– А мы его не вызывали. – Словно надеясь, что, услышав подобный ответ, «уголовный розыск» развернется и уйдет, неуверенно проговорила какая-то женщина.
– А я еще не видел ни одного нормального человека, который бы в свою квартиру по своей воле вызвал уголовный розыск, – сказал давно привыкший к подобным возражениям прокурор.
– А откуда я знаю, что вы из милиции? – продолжала сопротивляться женщина.
– А я вот сейчас дверь выломаю с корнем да удостоверение предъявлю. И сразу исчезнут все подозрения.
Дверь была двойная, денег на ее повторную установку, очевидно, не было. Именно это обстоятельство, по всей видимости, заставило женщину быстро защелкать замками и отворить дверь.
Распахнув удостоверение так, чтобы на его корочке не была замечена тисненая надпись, указывающая на принадлежность к прокуратуре, Вадим представился:
– Старший оперуполномоченный уголовного розыска Пащенко. А вы, как я догадываюсь, Смуглова?
– Да. А вы по какому поводу? По поводу сына? Из-за разбоя?
Прокурор качнул головой.
– Вы правильно ответили на все вопросы. Сын дома?
– Забирать будете? Сколько можно?! Он же ходит к следовательше! В изоляторе били, в РОВД били! Живого места уже нет!
Пащенко терпеливо ждал, потом повторил:
– Сын дома?
– Дома!! – Женщина в истерике распахнула дверь и пошла на кухню. Бренча кастрюлями, она продолжала что-то бормотать и кого-то проклинать.
Прокурор огляделся. Уютная, ухоженная квартира, где хозяева следят за чистотой и протирают пыль не раз в неделю, а по мере ее появления. Все скромно, но стоит на своих местах. Секунду поколебавшись, Вадим сбросил с ног ботинки и сунул ноги в первые попавшие тапочки.
Дверь в комнату сына хозяйки была плотно закрыта, поэтому Пащенко пришлось толкнуть ее рукой.
На диване – головой ко входу – лежал молодой человек лет тридцати. Он слушал музыку. В такт ударнику, прорывающемуся сквозь мощные динамики, молодой человек дергал ногой и вертел головой. Наглядное пособие возможных последствий для тех, кто решил всерьез увлечься «Rammstein».
Подойдя к меломану, Вадим за шнур стянул с его головы наушники. Не ожидавший такой наглости от мамы, парень резко подскочил, но, упершись взглядом в прокурора, сел. Его спортивная майка на впалой груди провисла до самых колен. Вероятно, на лбу Пащенко было огромными буквами написано – «МЕНТ». Только так можно объяснить покорное поведение потенциального подсудимого.
Насчет «живого места» мама явно погорячилась. Несмотря на врожденную худобу, тело разбойника было далеко от потрепанности.
– Я из уголовного, Смуглов, – пространно представился прокурор. – Выключи эту херню.
Послушно нажав на пульт, Смуглов вернулся в исходное положение.
– Есть пара вопросов. Мне нужна пара ответов. Если хочешь до суда ходить на свободе – ответишь. Если будешь чушь нести – отвезу в отдел, где тебе изменят меру пресечения.
– Да я уже все сказал, что знал! – виновато и даже как-то обиженно произнес парень.
– А ты еще не знаешь, о чем я спрашивать буду. Так что заткнись и говори только тогда, когда нужно будет отвечать. И пожалей мать. Ей будет очень тоскливо видеть, как ее сына снова уводят в безвестность. – Увидев на столе пепельницу и пачку сигарет, Вадим справедливо решил, что здесь курят и вынул свои сигареты. – Времени у меня в обрез, поэтому давай сразу, без прелюдий. Где сейчас может находиться Перец?
– Ну, я так и знал… – стал сокрушаться парень, понимая, что ответы на подобные вопросы могут означать лишь его увод из дома и водворение в СИЗО. – Я и так «сдал» больше, чем мог! Вы же знаете, что следак мне меру пресечения такую выбрал, чтобы меня до суда не порезали! Знаете ведь! Если я сдал Цебу и сдал Перченкова, хотя вы понятия не имели, кто со мной дело делал, неужели бы я допустил то, чтобы Перченков остался на свободе?! Он же обмороженный по пояс! Я сейчас сижу дома и почти никуда не выхожу только потому, что знаю: выйдет Перец на меня – все! Матери меня хоронить даже не на что будет! Денег ни копейки… Да неужели бы я не сказал, где он, если бы знал?!
На розовом лице Смуглова выступили бордовые пятна.
– Ты слезу-то из меня не дави, хороняка! – вскипел Пащенко. – Вы бабе на живот раскаленный утюг ставили, суки! Моя бы воля, я тебя бы порвал сейчас, как тряпку! И детей напугали так, что один заикается, как блаженный. Хоронить его не на что будет… В зоне изыщут средства!
Пащенко был далек от эмоций. Он делал свою работу профессионально, и сейчас нутром почувствовал, что необходима небольшая встряска для того, кто пытается изобразить покаявшегося грешника и даже помощника следствия. Минул добрый десяток лет с тех пор, как Пащенко перестал «прокалываться» на подобных «залепухах». Поэтому и «вскипел». Молодой разбойник попробовал его пощупать, но теперь совершенно понятно, что делать это вторично уже не станет. Слишком большой риск получить по голове или оказаться в наручниках.
Понял и Смуглов, что приехавший дядя не из лохов. Если будет нужно, его не стеснит и присутствие мамы.
– Где вы тусовались? Адреса, связи. Быстро.
– Из связей – один Семенихин был да я. Ну, еще Цеба…
– Я не ошибся? – Пащенко скрипнул зубами. – Ты хочешь мне пробросить, что у Перца связей нет? Семенихин на погосте, Цеба – на киче, ты – дома, прячешься от врага Перца. Я эту кашу не ем, каторжанин. Мне наплевать на ваши дела, просто сейчас страдает очень дорогой для меня человек. Он не имеет к вашей «делюге» никакого отношения, просто пересеклись темы. Я повторяю: он мне очень дорог, поэтому если ты сейчас не начнешь вспоминать, я тебе прямо здесь мозги вышибу, а маме объясню, что это от твоих фашиствующих «Песняров»! Ну?!!
– Есть кафешка затрапезная, на Станиславском жилмассиве…
– «Искра», что ли?
– Ну. – Смуглов, понимая, что наживает очередных кровников, шмыгнул носом. – Там кентила есть один. Он бармен. Этот бармен с Перцем пять лет назад на одном централе сидел. Имени не знаю, а погоняло – Моня… Это единственное место, где, я думаю, может появиться Перец. Больше ничего не знаю. Все. Можешь вышибать мозги и идти к маме.
– Куда?! – не поняв, вспылил Пащенко. – К какой «маме», огрызок?!
– Ну, ты же говорил, что моей маме объяснишь…
Пащенко встал, дошел до двери и зловеще пообещал:
– Возможно, я еще вернусь.
Рухнув на свое сиденье, прокурор растер лицо с такой силой, что, казалось, хотел содрать эпидермис.
– Кафе «Искра», Антон… И планетарий. Куда в первую очередь?
Струге незаметно вздохнул и сказал: