Он сел и положил стопку принесенных им фотографий на стоявший рядом с креслом маленький столик. Продолжая оживленно болтать, она скинула дорожную куртку, шарф и, бросив их на другое кресло, открыла чемодан и извлекла из него нейлоновый халатик и еще что-то из предметов дамского туалета.
— Вся проблема англосаксов или, по крайней мере, американцев, Лоуренс, заключается в одержимости сексом. Это разрушает нашу жизнь. Мы совсем не прогрессируем как нация, мы просто обкрадываем себя, лишаем истинных радостей, интеллектуально деградируем. И все из-за того, что повально увлечены не тем, чем следует. Сколько вам лет, дорогой?
— Тридцать, — ответил Лоуренс.
— Неужели? Выглядите моложе. Знаете, вы такой привлекательный…
Присев на край кровати и подняв до середины бедер подол узкого платья, она стала отстегивать чулки от пояса. Ее ноги, как и лицо, покрытые темно-коричневым загаром, были весьма стройными. Если эта полная жизненной энергии красотка действительно когда-то была увядшей старой девой, образ которой он так ясно представил и которую искренне пожалел, то шок Дадли и Мартины при встрече с мисс Мэннинг после долгой разлуки вполне объясним, подумал Колби. Как бы прочитав его мысли, Сабина Мэннинг протянула руку к ночному столику, взяла с него книгу и подала Лоуренсу. Это был ее роман «Объятые страстью».
— Вы только взгляните на это, — промолвила она, снимая с ноги чулок. — Нет, я имею в виду фотографию на обложке. Вот вам одна из жертв непомерного увлечения сексом. Непривлекательная, с безжизненным лицом, застенчивая, опустошенная, с потухшим взором, потому что потеряла интерес ко всему: к интеллектуальному развитию, к самосовершенствованию личности… Вы не расстегнете мне «молнию» на платье, дорогой?
Она подошла к Колби и повернулась к нему спиной. Он поднялся с кресла и расстегнул замок. Мисс Мэннинг вдруг резко повернулась и, широко раскинув руки, воскликнула:
— А теперь посмотрите на меня! Какой у меня цвет лица, глаз! Только теперь я ожила и такой хочу жить дальше!
— Да, я вижу, — согласился с ней Колби.
— Просто поразительно, как бурлит во мне жизнь. Видите, что сделало со мной увлечение археологией? Вот почему я хочу поведать об этом людям…
В порыве возбуждения она обхватила Колби за шею и поцеловала его. Он почувствовал себя на месте мухи, попавшей в сахарный сироп, и попытался освободиться от ее объятий. Но все его усилия оказались тщетными.
— О, я уже чувствую, какая радость ждет меня от работы с вами, мой милый мальчик. И ни за что не поверю, что вам уже тридцать…
Но ее восторженная речь была прервана. Из гостиной до них донесся топот ног и возбужденные голоса. Колби бросился на шум и, ворвавшись в гостиную, остолбенел при виде того, что там творилось. Он был готов кинуться назад, в объятия мисс Мэннинг, но та вслед за ним уже появилась в дверях. Это был конец!
Придя в себя, в чем ему немного помогла Мартина, Колби решил, что все собравшиеся в гостиной должны были одновременно приземлиться в аэропорту Орли. Здесь было от чего лишиться чувств. Его взору и ушам предстали разом обрушившиеся на голову несчастного Дадли гром и молнии издательства «Холтон пресс» и литературного агентства «Торнхилл». Издательство представлял сам Чэдвик Холтон-старший, а агентство — Эрнест Торнхилл. Также здесь были четверо юристов, державших в руках портфели с потерявшими теперь юридическую силу контрактами на издание пресловутого романа, и один парижский таксист, тщетно пытавшийся перекричать гвалт сыплющихся со всех сторон взаимных обвинений. Бедный водитель настойчиво требовал денег за проезд, заявляя, что скорее в аду наступит ледниковый период, чем он примет оплату в итальянских лирах. Колби, находясь уже на грани помешательства, решил было, что Соединенные Штаты отменили свой доллар, но потом вспомнил, что Торнхилл прибыл из Рима.
Ему ничего не оставалось, как заплатить таксисту, который, еще раз взглянув на царивший в комнате всеобщий хаос, покачал головой и дал свою оценку увиденному:
— Дурдом.
— Что вы! Мы — писатели, — с гордостью сообщил ему Колби.
Лоуренс, решив, что следует ждать, когда за ним прибудет полиция, закурил сигарету. Тут он заметил, что Мартина, не принимающая в этом бедламе никакого участия, почему-то совершенно спокойно наблюдает за сцепившимися, внимательно слушая, о чем они кричат. Лоуренс подошел к ней.
Мартина посмотрела на его губы и нахмурилась.
— Похоже, эта греческая богиня и у тебя пользуется успехом, — сердито произнесла она.
Лоуренс принялся стирать с губ помаду мисс Мэннинг.
— Ничего не смог с ней поделать. Оказался бессилен. Нечто похожее у меня однажды произошло с дамой-полицейским в нью-йоркском метро, — попытался оправдаться он.
— Бедный Лоуренс. Мне тебя жаль. А я думала, что в свои тридцать тебе уже ничто не грозит.
— Она полагает, что я выгляжу гораздо моложе. У тебя нет в Париже знакомого опытного адвоката? Может быть, нам стоит вызвать его прямо сейчас…
— Адвоката? Боже! Сейчас, сюда? Дорогой, да здесь уже столько адвокатов, что плюнуть некуда.
— Я имею в виду нашего собственного. Пусть хотя бы прихватит нам в дорогу сигарет и всего такого прочего.
— Но, Лоуренс, ты что? Не понял, что мы в выигрыше?
Колби посмотрел в сторону Сабины Мэннинг, которая, угрожающе размахивая толстой стопкой бумаг над покорно склоненной головой насмерть перепуганного Дадли, неистово кричала:
— Хочешь сказать, что собирался опубликовать под моим именем этот вопиющий образчик эротической мерзости?
Она подкинула рукопись к потолку. Разлетевшиеся страницы готового сексуального романа, плавно покружив по комнате, упали на пол.
— Ты считаешь, мы в выигрыше? — спросил Лоуренс и недоуменно покачал головой.
— Конечно же. Пока все здесь, надо брать быка за рога. Все ведь так потрясающе просто.
Мартина решительно вышла на середину гостиной и вскинула обе руки.
— Джентльмены, — громко обратилась она к собравшимся, — прошу уделить мне минуту внимания!
В гостиной вдруг воцарилась тишина, и Колби, воспользовавшись ею, смог спокойно рассмотреть присутствующих. Седовласым мужчиной с добродушным, как у Санта-Клауса, лицом оказался Чэдвик Холтон; напоминавший устрицу джентльмен в очках без оправы был Эрнестом Торнхиллом. Все четверо юристов казались на одно лицо. Молодые, с выражением честности и достоинства на физиономиях, в совершенно одинакового покроя, с узкими лацканами пальто, сбившись в кучку в углу гостиной, они недоверчиво поглядывали на весь этот бардак, в котором обычные, не принадлежащие к их адвокатской элите люди решали свои дела. Сабина Мэннинг перестала сверлить грозными глазами провинившегося Дадли, и все взгляды устремились на Мартину.