Тимонин жевал кусок хлеба и меланхолично наблюдал, как на полу росла, увеличивалась в размерах кровавая лужа. Кровь вытекала из трупов и уже готова была захватить валявшиеся на полу пачки денег и портфель. Тимонин встал. Покидал в портфель деньги, ещё несколько минут назад принадлежавшие Попову. Теперь обстоятельства изменились, и Тимонин справедливо рассудил, что покойнику деньги без надобности. Живым пригодятся.
В этот момент Валиев застонал, беспокойно заворочался на полу. Тимонин сверху вниз долго смотрел на бригадира и, наконец, решил, что несколько зуботычин – слишком мягкое наказание за убийство многодетной матери. Тимонин встал на корточки, залез под стол, вытащил длинный столовый нож, отлетевший в дальний угол, к плинтусу.
С ножом в руке он вернулся к Валиеву, расставив ноги, уселся ему на грудь. Бригадир медленно приходил в себя. Он сказал:
– Ой, мамочка. Спаси Аллах.
– Сейчас, сейчас, – ответил Тимонин. – Уно моменто.
Он размахнулся и свободной рукой пару раз врезал бригадиру по морде. Затем поднял руку Валиева, сжал запястье, хорошенько примерился ножом, сделав пробный надрез внизу большого пальца. Тимонин резко чирикнул ножом точно ниже первого сустава и отрезал Валиеву большой палец правой руки.
Тимонин повертел в руке отрезанный палец и бросил его на пол. Встал на ноги. Затем наклонился, подхватил за щиколотки ноги дяди Коли, оттащил тело к стене. Под трупом лежал ещё живой Хусейнов.
Лезвие топора, разрубило шейный позвонок, разорвало спинной мозг, вызвав полный паралич. Хусейнов ещё дышал, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог вымолвить слова. На багровом от крови лице жили карие навыкате глаза. Хусейнов вращал зрачками по сторонам, словно просил помощи. Тимонин наклонился над раненым, приподнял его, ощупал шею и понял, что такую рану и хирург Пирогов, воскресни он из мертвых, починить не смог бы.
Хусейнов доживал последние минуты своей молодой короткой жизни.
– Сильно тебя задело, – сказал Тимонин. – Извини, друг.
* * *
Он встал, скинул с себя пиджак, рваную окровавленную рубаху, вышел в сени и до пояса обмылся над рукомойником. Тряпочкой стер кровь с ботинок. Вернувшись в комнату, поднял крышку стоявшего в углу комнаты сундука, для крепости обитого жестяными полосками. Покопавшись в сложенном стопками тряпье, нашел-таки пару бумажных штанов с заплаткой на колене, оказавшихся впору, застиранную фланелевую рубаху в красную клетку.
Переодевшись, Тимонин взял портфель с деньгами, сунул в него вторую бутылку самогонки с бумажной затычкой в горлышке. Поднял с пола отрезанный у Валиева палец и зачем-то опустил его в карман штанов. Тимонин уже вышел из комнаты, но вдруг вернулся обратно, поднял валявшийся на полу чайник. Размахнувшись, врезал чайником по лбу Валиева. Звук от удара вышел смачный, будто зазвонили в треснувший колокол. Валиев, не живой, ни мертвый, вытянулся на полу.
– Отдыхай, – сказал Тимонин.
Через минуту покинул избу, залез в «Жигули» и запустил мотор. Машина проехала километра три, но не к выезду из села, а в сторону радиоактивной свалки. На крутом пригорке автомобиль чихнул и встал. Тимонин долго думал над причиной остановки, пока не увидел горящую красную лампочку на панели приборов.
– Черт, бензин кончился, – сказал самому себе Тимонин.
Он выбрался из машины и, помахивая портфельчиком, направился дальше по дороге. Солнце медленно опускалось за лес, сумерки густели. Тимонин не знал, куда идет, какое направление держит. Он был уверен: раз есть дорога, она обязательно выведет к людям.
На этот раз он ошибался. Чем дальше дорога уходила в задымленный лес, тем дальше он удалялся от людей. Прошагав километра четыре, Тимонин обнаружил, что дорога сперва сузилась, а потом и вовсе оборвалась. Вместо неё вперед тянулась тропинка, поросшая жухлой давно не мятой травой. Тимонин шагал вперед и раздумывал, не вернуться ли обратно в деревню. Пока он взвешивал все «за» и «против», тропа куда-то потерялась из-под ног.
Тимонин повернул обратно, сделал круг, но так и не отыскал ничего похожего на тропу. Он долго блуждал среди деревьев. Наконец, почувствовал усталость. Сел, привалившись спиной к дереву, выпил самогон. Огненный напиток разжег дремавший аппетит, но пожевать нечего. Тимонин вздохнул и сунул в портфель пустую бутылку.
Наконец, усталость взяла свое, сон сморил Тимонина. Он выбрал место помягче, блаженно вытянул ноги, подложив под голову портфель, крепко заснул под кустом рябины.
* * *
Валиев очнулся от боли в правой руке и открыл глаза. Горевшая под потолком яркая лампочка отражалась в черной луже. Что это за жидкость? Бригадир потряс головой. А вот оно что. Валиев лежит спиной на сухом месте, а ноги по самые бедра оказались в глубокой кровавой луже. Жидкость – это кровь.
Он сел на полу, стал рассматривать изувеченную правую руку. Кровотечение почти прекратилось, кожа на руке сделалась синеватой, скукожилась. Наружу вылезла желтоватая косточка. Валиев осмотрелся по сторонам, стараясь отыскать на полу отрезанный палец, но так его и не нашел.
Голова кружилась от слабости, но Валиев сжал зубы и сумел подняться. Он наклонился над Хусейновым, потрогал его шею. Тело ещё хранило живое тепло. Казалось, молодой человек просто лежал на спине и внимательно разглядывал обитый потрескавшейся фанерой потолок, будто не нашел себе занятия поинтереснее. Пошатываясь, Валиев вышел в сени, спустился с крыльца. Выйдя за калитку, дернул на себя переднюю дверцу «Москвича», сел на водительское место, обернулся назад.
На полу между сидениями скорчился Баладжанов. Он лежал лицом кверху, поджав к животу колени. Раскрытый рот был полон свежей густой крови. Видимо, Баладжанов, оставшись в машине один, долго вертелся на своем неудобном ложе. Затем съехал вниз. Цеплялся пальцами за передние сиденья, даже обивку ногтями разодрал, но так и не смог подняться, сил не хватило.
Он умер от удушья, захлебнувшись кровью. Валиев нашел аптечку, зубами открутил крышку пузырька с перекисью водорода. Вылил половину содержимого склянки на рану. Перекись вспенилась, зашипела. Валиев размотал бинт. Действуя левой рукой и зубами, он наложил повязку, завязал узел, пропитал перекисью водорода бинты. Если он человек везучий, заражения крови не будет.
Он положил голову на баранку и неподвижно просидел пару минут, борясь с головокружением. Все провалилось. Хуже того, что случилось, уже ничего не случится. Ни за хрен собачий, в силу нелепых дурных случайностей, погибли два друга Валиева. А Тимонин… Он не потрудился даже убить Валиева. Побрезговал. Просто набил бригадиру морду, отрезал ему палец на правой руке и спокойно уехал на синих «Жигулях» в неизвестном направлении.
* * *
Ничего исправить нельзя. Но можно, даже нужно, хотя бы замести следы. Валиев вылез из машины, открыл багажник. Нашел сорока литровую канистру с бензином, которую он лично перегрузил из расстрелянного «Форда» в милицейский «Москвич». Он открыл крышку канистры, полил бензином салон машины, труп Баладжанова.