Воспользовавшись замешательством нападавшего, окровавленный бухгалтер вскочил на ноги и как был, с гитарой на голове, убежал в подсобку, закрылся металлической дверью директорского кабинета. Лукова трясло, как в лихорадке. Он снял с головы гитару и долго рассматривал в зеркале свою исцарапанную голову похожую на красный мяч с ушами, шею в подтеках крови, изодранную рубашку.
– Что он со мной сделал? – повторял бухгалтер. – Что он, сука, со мной сделал?
От испуга Луков даже не догадался вызвать милицию.
Тимонин, уже выпустивший пар, нашел на полу молоток, взял портфель. Вытащив банку, зачем-то высыпал на пол трехсантиметровые гвозди. Подумал и раздолбал несколько аккордеонов. Напоследок расколотил молотком зеркальную витрину двойного стекла и ушел в неизвестном направлении.
* * *
На самом деле понедельник не трудный день.
После сумасшедших выходных Девяткин пребывал в расслабленном состоянии. И занят он был не самым обременительным делом.
Устроившись в кресле, снял под столом тесноватые ботинки и стал листать протоколы, которые подчиненные состряпали в воскресенье. Слава Богу, на этот раз ничего серьезного в городе не случилось. Несколько административных правонарушений: семейные скандалы, мелкие драки, короче, семечки.
Ровно одиннадцать. Девяткин вытащил из нижнего ящика черную дубину и положил её на стол перед собой. Время заняться разъясниловкой среди правонарушителей. Девяткин не брезговал черновой работой, которую можно поручить подчиненным или вовсе не выполнять. Он встал из-за стола, не надевая ботинок, подошел к зарешеченному окну, выходящему на узкую пыльную улицу, и задернул прозрачную занавеску.
Воспитательная деятельность – зрелище не для посторонних глаз. С кого бы начать? Девяткин сел, сдвинув протоколы на угол стола, нажал кнопку селекторной связи с дежурным.
– Приведи ко мне из камеры Клюева.
Пока дежурный выполнял приказ, Девяткин неспешно допил чай и сунул в рот сигарету. Через пару минут дежурный ввел в кабинет щуплого неряшливо одетого мужчину с пегими слипшимися волосами. Девяткин показал пальцем на стул и отпустил дежурного.
– Ну, что скажешь?
Девяткин мрачно сдвинул брови и посмотрел на задержанного таким страшным уничтожающим взглядом, что Клюеву показалось, по спине пробежала стая крупных муравьев, а редкие волосы на ногах зашевелились и встали дыбом. Клюев поежился и передернул плечами, как в ознобе.
– Что тут скажешь, гражданин начальник? Виноват, исправлюсь.
Прищурившись, Клюев покосился на дубину, лежавшую на столе. При ближайшем рассмотрении дубина оказалась вовсе не резиновой, а деревянной, крашенной в черный цвет, под резиновую. Если начальник засадит этим инструментом промеж спины, мало не покажется. На стену полезешь.
Девяткин копался спичкой во рту, выковыривая остатки завтрака. Он раздумывал над альтернативой: набить ли Клюеву морду или поставить его лицом к письменному столу, руки на столешницу, зайти сзади и с маху навернуть по худой заднице дубиной. Проверенный способ. Боль такая, что вырубаешь человека одним ударом. И Клюеву память: не сможет по-человечески посидеть за бутылкой, по крайней мере, неделю. Девяткин вытащил застрявшее между зубов мясное волокно и решил, что пора завязывать с диетической столовой.
Лучше он станет сам себе готовить завтрак, как было раньше. Точка, решено. По крайней мере, не будет изжоги и этого ежеутреннего ковыряния в зубах. Девяткин взял в руки дубину, но в последний момент передумал. Есть ведь ещё вариант: ограничиться строгим словесным внушением.
Как– никак Клюев не вокзальный баклан. Он по здешним невысоким меркам чуть не высшей пробы интеллигент, белый воротничок. Образование высшее, преподавал в железнодорожном техникуме, который три года назад успешно закрыли. Ладно, пускай Клюев пока живет и дышит. Но уж в следующий раз, когда он попадет в КПЗ, Девяткин дубины не пожалеет. И уж тем более не пожалеет самого Клюева.
– Ты где сейчас работаешь? – спросил Девяткин, хотя знал ответ.
– Временно безработный, – Клюев скромно опустил глаза.
– Точнее, тунеядец.
Клюев нашел в себе силы робко возразить.
– Сейчас тунеядство по закону не преследуется.
Девяткин, не терпевший пререканий в собственном кабинете, взорвался.
– А мне насрать, что там преследуется по закону, а что не преследуется. Ты, умник, залупа с сыром, через неделю положишь на этот стол справку с места работы. В этом паршивом городишке такие порядки: как я сказал, так и будет. Устроишься и принесешь сюда справку. Я не стану дожидаться, когда ты нажрешься и снова на жену с кулаками полезешь. Если через неделю не будет справки, считай, ты уже сел. Надолго.
– За что сел?
– Это уж моя проблема. Статей много, подберу тебе по знакомству что-нибудь этакое. Долгоиграющее.
Клюев тяжело засопел, задвигал мокрым носом.
– Сейчас на работу трудно устроиться. Очень трудно.
– Устроишься, гад, если захочешь. На картонажной фабрике упаковщицы нужны. Иди туда сегодня же и пиши заявление.
– Так это ведь бабская работа.
– А ты что, мужик?
Девяткин смерил Клюева взглядом и вдруг рассмеялся собственной шутке, которая была не лишена смысла и даже остроумия. Клюев вытер со лба пот, он понял, что на этот раз пронесло, худшее позади. Начальник смеется, значит, он сменил гнев на милость и не станет молотить Клюева ни кулаками, ни своей страшной дубиной. Клюев перевел дух и выпрямил согбенную спину.
– Я потерял нравственные ориентиры, – пожаловался он. – В прежние времена я думал, что земля держится не на трех китах, а на трех рублях и ещё шестидесяти двух копейках. А теперь и не знаю, на чем мир держится… Может, на человеческой доброте?
– На терпении твоей жены, вот на чем, – сказал Девяткин. – И ещё на моем терпении. Не донимай меня своей гнилой философией. В следующий раз, когда жена пожалуется на тебя, когда ты поднимешь на неё руку…
– Я все понял, начальник, – Клюев шмыгнул мокрым носом. – Ни Боже мой. Не подниму. Ни в жисть.
– Дослушай, тупая жопа. Так вот, если ты ещё раз её тронешь… Нет, я передумал. Не стану я тебя на зону отправлять. Много для тебя, ублюдка, чести казенную баланду жрать. Поступим проще. Из этого кабинета тебя вынесут вперед ногами. Вперед твоими грязными паршивыми ногами.
Клюев обхватил руками голову и громко всхлипнул. Кажется, он собрался заранее оплакать свою безвременно оборвавшуюся жизнь. Девяткин продолжил:
– Ты знаешь, я своих слов не нарушаю. А медицинский эксперт напишет заключение, что ты отбросил копыта от сердечной недостаточности. Или от приступа радикулита. У тебя ведь радикулит? Вот и чудесно. Тебя сожгут, как бревно, и похоронят в безымянной могиле. Рядом с бомжами и шлюхами. Такими же отбросами, как ты. Похоронят там, потому что твоя жена не станет тратиться на похороны такого ублюдка. Потому что ей вспомнить нечего, кроме синяков.