– Ты что же, в наши края на охоту приехал?
Вопрос задал молодой лейтенант с приятным лицом, в свежей накрахмаленной рубахе с черным шевроном на рукаве и нашивкой за ранение. Мент перебирал документы Гурского: водительские права, паспорт, какие-то квитанции. Отложив бумаги, лейтенант поднял трубку, приказал дактилоскопировать двух других бандитов и снять с них показания.
На углу стола сидел здоровенный сержант. Он закатал по локоть рукава форменной рубашки и поплевал на ладони, будто готовился к тяжелой работе. Рядом на столе лежала длинная черная палка, которой тут, видимо, пользуются часто, чтобы не отбивать кулаки. Мент ждал знака, чтобы завязать с Гурским знакомство: вбить в физиономию задержанного тяжелый кулак, а потом приложить по спине палкой. Сдвинув бумаги в сторону, лейтенант перевел вопросительный взгляд на Гурского.
– Ну, что скажешь? Только со мной без вранья, понял?
– Я начальник службы безопасности одной фирмы, – Гурский был рад, что ему дали слово сказать. – Там, в документах, все записано. В машине находились мои сотрудники. Посмотрите, в бумажнике лицензия на оружие.
– Мне плевать, в какой лавочке ты работаешь, – лицо лейтенанта неожиданно сделалось злым, каким-то серым. Он заговорил отрывисто, будто пес залаял: – Служба безопасности или частная охранная фирма, – мне по барабану. Только я по мордам и по блатным татуировкам вижу, кто твои подчиненные. Сотрудники они, мать твою…. Лицензия у тебя на пистолет Макарова, серийный номер такой-то. Это хорошо. Но остальной арсенал как будем записывать?
– Слушайте, гражданин лейтенант. – Гурский сглотнул слюну. – Мне нужно сделать только один телефонный звонок. Я имею на это право по закону. Я прошу.
– Пошел на хер, – коротко ответил лейтенант. – Я сниму с тебя первичные показания, потом отправлю в городское управление внутренних дел. Там с тобой поработают вплотную. Ну, куда ехал? Если станешь вола вертеть, до утра не допыхтишь.
Мент, сидевший на столе, взял дубину, поднял ее, завел за плечо, словно хотел почесать спину. На самом деле приготовился обрушить удар на голову Гурского, быстро уяснившего себе, что угрозы лейтенанта – не пустые слова. Менты его, конечно же, не убьют, но покалечить могут. Здоровенный сержант, не опуская руку с дубиной, спрыгнул со стола и сделал шаг к задержанному, словно выбирал место, куда побольнее ударить. Гурский понимал одно: надо выгадать время. В этом его спасение.
– Я расскажу, все расскажу, – прошептал он. – Только не надо насилия. Мне два года назад делали трепанацию черепа. В связи с ранением… С тех пор я берегу голову.
* * *
Девяткин вошел в шикарное парадное, облицованное светлым уральским мрамором с серыми прожилками, сказал несколько слов двум охранникам, стоявшим с внутренней стороны стеклянных дверей. Один из молодых людей, одетый в серо-голубой классический костюм на трех пуговицах и светлую сорочку, был так любезен, что проводил гостя не к общему лифту, которым пользовались все жильцы дома, а к лифту особенному. Он располагался где-то за стойкой портье, в небольшом отдельном холле, по углам которого расставили кадки с тропическими растениями.
Бесшумно растворились двери кабины, похожей на коробку, отделанной гобеленовой тканью, медью и натуральной кожей. Этой штукой пользовались только господин Солод, его телохранители и особо доверенные лица. Охранник отвесил Девяткину что-то вроде полупоклона, двери закрылась, кабина рванулась вверх и тут же остановилась, за несколько секунд долетев до верхнего этажа. Девяткин сделал шаг вперед и оказался в квартире Солода, внутренний интерьер которой был выполнен по эскизам, когда-то сделанным самим хозяином.
Здесь Девяткина встретила среднего возраста женщина в темном платье, провела за собой в большую светлую комнату, где дорогого гостя уже ждал Леонид Иванович Солод, одетый в простую клетчатую рубаху и брюки с красными помочами. Заранее нарисовав в воображении картину общения с ментом, он выбрал беспроигрышную роль своего в доску парня, простоватого и честного. Богатого не потому, что получил огромное наследство или воровал вагонами. Нет. Богатого потому, что много работал. И еще знал, где живет большая удача.
В данный момент он, похоронив любимую жену, совершенно раздавлен горем. Жизнь, превратившаяся в мучение, в изощренную пытку, продолжается только потому, что в душе еще слабо теплится надежда на справедливость. Он уповает на профессиональное следствие и строгий суд над убийцей или убийцами жены. Именно эта надежда поддерживает угасающие жизненные силы Солода.
– Черт побери, я рад, что вы заглянули. – Солод хлопнул Девяткина по плечу, хотел обнять за плечи, но в последний момент передумал, решив, что панибратские отношения с ментами – это не его стиль. – Минута в минуту. Можно часы проверять. Не признаю никакие церемонии. Но когда опаздывают, просто из себя выхожу. А то знаешь, какие гады попадаются… Мнят из себя много. Думают, что крутые, а на самом деле просто дерьмо собачье.
– Да, я того же мнения.
– Я уж напрямик: есть новости по моему делу? Или пока рано об этом спрашивать?
Усадив гостя на белый кожаный диван и вложив в его ладонь массивный стакан с марочным коньяком, хозяин внимательно слушал самого себя. И пришел к выводу, что изъясняется он немного коряво, но убедительно, как-то душевно. Будто слова идут прямо от сердца. Девяткин ответил то, что полагается отвечать в таких случаях. Милиция работает, делает все возможное и невозможное и так далее.
– Я вас таким себе и представлял. – Солод завладел рукой гостя, помял ее, потискал и наконец отпустил. – Типаж мужественного человека с ярко выраженным брутальным началом. Настоящий крутой детектив. Кстати, вы на такси приехали?
– С чего это вы решили?
– Ну, я в окно глянул. Смотрю, вы у желтой машины стоите; значит, такси.
– Это моя тачка, – сказал Девяткин. Вот и сейчас: как только произнесли слово «такси», у него стал подергиваться левый глаз. – Я люблю яркие цвета.
– Понимаю, понимаю, – улыбнулся Солод. – Но машину вам надо другую, посолиднее. Впрочем, это не мое дело… Со мной всегда так: ляпну что-нибудь, а потом думаю: за каким чертом я это сказал? Кстати, я сам когда-то, на заре туманной юности, хотел идти в милиционеры. Да, было такое желание. Но мешал избыток веса и природная леность. И еще милиционеры тогда мало зарабатывали. Да и сейчас не густо…
Солод навел справки о Девяткине. Все, что он услышал, показалось глупостью или чистым неразбавленным враньем. Говорили, что этот майор – честный, якобы взяток сроду не брал. Конечно, это очень сомнительно, чтобы мент не брал деньги. Это противоречит логике и здравому смыслу человеческого бытия. Как известно, взяток не берут только те, кому их не дают. И еще круглые идиоты. На идиота Девяткин не похож, значит… Значит, Солода неправильно информировали. Взятки мент, конечно же, берет, но всегда осторожничает и не сорит деньгами налево и направо. Поэтому и о его маленьких слабостях ничего никому не известно.
Еще говорили, будто Девяткин – принципиальный, он переловил много бандитов и убийц, и если уж вцепится в свою жертву, пощады не жди. Это плохо, потому что жизненные принципы – одна из форм человеческой глупости. Жить с ними очень неудобно. И всем окружающим – сплошное мучение.