Уже за полночь Безмен, двое московских бойцов и провожатый из местных вошли на двор Узюмовой. Шагавший первым Безмен шарахнулся в сторону, когда из темноты, скаля зубы, выскочила здоровенная псина, с лаем кинулась на людей, едва не тяпнув за ляжку. Кто-то из парней не растерялся, выхватил пистолет с глушителем и пристрелил псину с двух выстрелов. Узюмова долго не открывала, пришлось самим сломать хлипкую дверь и вой ти на веранду. Когда включили свет, хозяйка, накинув халатик, выскочила из спальни, готовая заорать во все горло. Но, увидев четырех парней, заговорила хриплым шепотом.
– Вам чего… Чего надо-то, ребятки?
Когда ей задали несколько вопросов, никак не могла сообразить, о чем же ее спрашивают. Только тупо кивала головой и повторяла:
– Тише вы. Тише.
Следом за бабой из комнаты вывалился заспанный амбал в трусах и разорванной майке. Он что-то гаркнул, но Безмен, которому уже надоела эта бодяга, выступил вперед и саданул мужика между глаз рукояткой пистолета. Человек, схватившись за лицо, грохнулся на пол с такой силой, что подпрыгнул дубовый стол, а из серванта посыпались чашки. Мужик оказался в глубоком нокауте, а когда немного очухался и попытался встать, получил по лбу рантом кожаного ботинка. И больше не дернулся. Насмерть перепуганная хозяйка вышла из ступора и заговорила.
Вечером приходил человек, назвавшийся армейским другом художника Петрушина, с которым у Вальки в старинные года был роман. Даже не роман, а так что-то вроде охов-вздохов. Тот художник нашел себе девку посимпатичнее и помоложе Узюмовой. Голую ее рисовал. Но того художника подстрелили из-за той самой девчонки, Валька и думать про него забыла. А мужик, что заходил, выпросил у Вальки рисунки художника, которые завалялись за шкафом. Говорил – живопись любит. Вот и весь сказ.
– Как зовут чувака? – Безмен терял терпение. – Имя у него есть?
– Может быть, есть, – всхлипывала Узюмова. – Только он не назвался.
– А как ты его называла, курица? – орал Безмен. – Как? Хрен Иванович? А? Как ты его называла, сука страшная?
– Никак не называла.
От тупого бабьего многословия у Безмена заболел затылок, и он, коротко размахнувшись, поставил штемпель под вторым глазом Узюмовой. И ткнул кулаком в зубы так, что женщина слетела с катушек. Но ничего не добился. Хозяйка как полоумная ползала по веранде, плевалась кровью и все талдычила про какие-то рисунки, которые выпросил незнакомец.
– Только время терять с этой тварюгой, – сказал Безмен. – Тот красавец в гостинице у нас есть. И второй никуда не денется. Пошли из этой помойки. Запах тут… А то блевону.
Вместе с парнями он вышел на улицу, решив, что понапрасну потерял много времени, а надо бы хорошенько отдохнуть с дороги и отоспаться. Впереди трудный день.
* * *
Девяткин назначил встречу Дунаевой возле мотеля, где останавливались на ночь водители грузовиков. Чуть в стороне стояла шашлычная «Астра», работавшая всю ночь напролет. Девяткин занял место за столиком у окна и, чтобы скоротать время, спросил дежурное блюдо: рубленый шницель с картошкой. Он вдыхал запахи подгоревшего масла, старался поймать вилкой микроскопическую котлетку и думал о том, что из-за разговора с певицей пришлось отложить до лучших времен свидание с одной женщиной, очень приятной особой тридцати лет, с которой познакомился месяц назад в своем служебном кабинете. Она проходила свидетелем по делу о двойном убийстве.
Роман закрутился стремительно, как ураган в летний день. Девяткин, еще не надеясь на взаимность, отвел знакомую в одно приличное заведение и подарил цветы.
А дальше… Сплошная романтика и чувственные переживания, которые не описал бы словами даже поэт, но проклятая работа заедает, а свидание с интересной женщиной приходится переносить уже во второй раз. И все по вине Дунаевой. Днем она не может или не хочет выбраться с Рублевки. Слышать не хочет о том, чтобы к ней в дом пришел милиционер. Как же, что подумают соседи и охрана на вахте? И назначает встречи только в темное время суток, когда приличные люди сидят по домам.
Ольга Петровна присела к столу, когда Девяткин раздумывал, взять ли ему вторую порцию дежурного блюда, потому что дома в холодильнике нет ничего, кроме бутылки шампанского и коробки шоколадных конфет «ассорти». На Дунаевой были вес те же темные очки вполлица, неброская однотонная кофточка, прическа – как у пожилой учительницы: волосы зачесаны назад и собраны в пучок на затылке.
– Не хотите ли чего-нибудь из здешней кухни? – усмехнулся Девяткин. – Тут отменно кормят. Только что съел их дежурное блюдо – и такое ощущение неземное, будто вообще ничего не ел.
– Вы вызвали меня, чтобы выдать эту остроту?
– По части юмора я не силен, – признался Девяткин. – И я вас никуда не вызывал. Попросил о встрече. Чувствуете разницу?
– Давайте к делу. Я устала.
– У меня для вас две новости, – без предисловий начал Девяткин. – Как водится, одна хорошая, а другая так себе. Не очень. Первое: следствием установлено, что ваш брат Олег Петрушин жив. Тому есть неоспоримые доказательства. Не стану их сообщать. Это все-таки тайна следствия. По крайней мере, Петрушин был жив еще несколько месяцев назад. Да-да, несколько месяцев назад, весной. Когда официально его прах уже похоронили.
Девяткин пригубил компот из сухофруктов, наблюдая за эффектом, которые произвели его слова. Ольга Петровна хотела снять очки, в последний момент передумала, но очки сами сползли на кончик носа. Открыла рот, глотнула воздуха. Было заметно даже сквозь косметику, штукатурку, толстым слоем размазанную по лицу, что Ольга Петровна побледнела. Плечи опустились, всегда прямая спина ссутулилась. Женщина откинулась на спинку стула, будто ей ударили кулаком по лицу. Девяткин поспешно встал и вернулся с полным стаканом холодной воды.
– Вам плохо?
Дунаева взяла из его рук стакан и, расплескав воду, сделала глоток. Раскрыла дамскую сумочку.
– Где-то у меня лекарство было… – Она вытащила прозрачную колбочку, положила таблетку под язык. Обеими руками оперлась на угол стола, словно ей тяжело было сидеть. – Ничего. Сейчас уже лучше.
– Простите, виноват. – Девяткин выглядел смущенным. – Как-то брякнул, не подумав. Надо было вас как-то подготовить.
– Ничего, я переживу. Вы ведь сообщили не о смерти близкого человека. Сказали, что брат жив. А кого же тогда убили в доме брата?
– Ну, это мы выяснили. У Петрушина на зоне был приятель, некто Кузьмин. Кличка Кузя. Вор-домушник с большим послужным списком. За три дня до гибели он сказал своей подруге, что уезжает в Краснодар, к другу по зоне, какому-то художнику. Взял билет, сел в поезд. И с концами. Больше никто о Кузе не слышал. А вот соседи вашего брата видели человека, схожего по описанию с Кузьминым. По нашей версии события развивались примерно так. Петрушин и Кузя выпивали, отмечали встречу. Не хватило бутылки, и ваш брат побежал за пузырем. А в это время разгневанный отец убитой девочки уже шел к дому Петрушина с заряженным ружьем. Мужик был пьян. Накрапывал дождь, на глаза наворачивались слезы. Кроме того, он неважно видел.