Мутовкин перестал раскачиваться, откинул за спину длинные волосы. Раздавив окурок в пепельнице, доброжелательно посмотрел на гостью и улыбнулся. Ольга Петровна улыбнулась в ответ, решив про себя, что режиссер человек немного странный, какой-то дерганый, но, кажется, дельный.
– Спасибо.
Она хотела добавить, что решилась на этот шаг конечно же не ради денег, на самом деле она давно мечтала сняться в кино. Но не просто в проходном детективе или слезливой мелодраме, а именно у Мутовкина, потому что на сегодняшний день он один из немногих серьезных российских режиссеров, чье имя вписано золотыми буквами в историю… Она не довела мысль до конца, решив, что врать сейчас необязательно, никто ее за язык не тянет. А Мутовкин выслушивает на дню столько комплиментов, что от них тошнит, уши вянут и начинается мигрень.
– Я запускаюсь уже через пять дней. – Режиссер прикурил новую сигарету. – Сначала павильонные съемки. Первой будем делать как раз бал во дворце. У меня всегда так: сначала снимаю самые сложные массовые сцены, а уж потом что полегче. Всякую там говорильню и поцелуи в диафрагму. Это очень ответственный материал, потому попрошу вас отнестись к работе серьезно.
– Само собой, – ответила Ольга Петровна, хотя собеседник не ждал ответа.
Порывисто поднявшись с кресла, он прошелся по комнате, стряхнул пепел на ковер. И стал нарезать круги, продолжая говорить на ходу:
– Я видел ваши выступления. Вы хорошо двигаетесь на сцене, прекрасно танцуете. Пару дней, начиная со следующей среды, с вами поработает наш балетмейстер и мой ассистент. С технической точки зрения никаких трудностей не возникнет. Облегчает задачу то, что вам не надо учить роль. Всего несколько реплик. Возможно, позднее доснимем сцену в саду перед началом бала, где вы гуляете с молодым поклонником. Но этот эпизод под вопросом. Нужен он или нет – станет ясно позднее. Итак, три съемочных дня. Оплата пять тысяч долларов за день. Устраивает?
– Вполне, – кивнула Ольга Петровна.
– Я не зануда, не люблю сто раз повторять одно и то же. Но хочу, чтобы вы прочувствовали всю важность моего проекта, его масштаб. Наше кино делится, грубо говоря, на два неравных сегмента. – Мутовкин, которому надоело болтаться по комнате, присел на угол стола. – Киношка для широкой аудитории. Всякие там пиф-паф или слезливая тягомотина. Такие вещи не приносят славы, но на этом можно заработать. И есть кино иного свойства. Выставочные образцы, фильмы ручной работы. Их возят на фестивали, и они не остаются без наград. Фильм «Дар» – это не ширпотреб, а настоящее искусство. Высокобюджетная постановка, выставочный образец. Могу поспорить хоть на что: через полтора года на той полке, – он показал пальцем на противоположную стену, – будет стоять полдюжины разных позолоченных статуэток. Я не самый тщеславный человек в этом городе. И все же… Славы никогда не бывает много.
Дунаева слушала молча, невпопад кивая головой. Она думала, что пятнадцать тысяч долларов за три дня танцевальных упражнений – это неплохо. То есть это хорошо, когда ты совсем на мели. А режиссер действительно неплохой мужик и к тому же не жлоб.
* * *
Мутовкин продолжал трещать и сделал остановку, когда в комнате появилась женщина неопределенных лет, одетая в короткую облегающую юбку, блузку с большим вырезом и короткими рукавами. Ноги у женщины оказались мускулистыми и жилистыми, руки длинные, на пальцах два десятка колец с крупными камушками. Женщина представилась балетмейстером Юлией Петровной, попросила гостью пройтись по комнате, покружиться, присесть и выполнить еще два десятка телодвижений. Она говорила нараспев, растягивая гласные.
Благосклонно кивнув, достала из сумочки бумажку, попросила автограф для внучки. И, пробормотав «восхитительно» и «прекрасно», с достоинством удалилась в смежную комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Мутовкин, закругляя беседу, спросил, нет ли вопросов, и выразительно посмотрел на часы, давая понять, что его время стоит куда дороже пяти тысяч баксов за съемочный день.
– Нет. – Дунаева покачала головой и раскрыла сценарий. – Но только тут на пятьдесят первой странице. Впрочем, это, наверное, неточность или опечатка. Тут сказано… Тут написано: «Между ног кавалера, танцующего с первой дамой, болтается внушительных размеров член». Надо бы вычеркнуть эту ерунду.
– Ничего не надо вычеркивать. – Мутовкин сморгнул и сжал губы. – Послушайте, вы же пришли ко мне, режиссеру авторского кино, а не к какому-то Пупкину. Я вам целый час толковал о том, что занимаюсь высоким искусством, а не дерьмо лопатой кидаю. Каким местом вы меня слушали? И каким местом вы читали сценарий? Там все сказано и расписано. Страница пятьдесят два тире пятьдесят четыре. Перечитайте сейчас же.
Дунаева пошелестела страницами. Наклонилась, постаравшись сосредоточиться на тексте. Закончив чтение, не сразу нашла подходящие слова.
– Но я… Но вы… Это как-то странно. То есть это дико, – сказала она. – Целый зал голых людей. И я среди них. Тоже голая. И почему-то танцую с голым низкорослым мужиком, заросшим волосами с головы до ног. У него короткие ноги, широкая спина и далее по тексту плоть до члена очень внушительных размеров.
– Господи, – Мутовкин шлепнул по столу ладонью, – что вас удивляет? Все ясно как божий день. Поначалу вы стесняетесь своей наготы? Стесняетесь того, что на вас смотрят сотни глаз, что все люди, присутствующие в зале, следят за вами. Ловят каждый жест. Вам не нравится ваш кавалер. Он похож на обезьяну, рожа противная, руки как грабли. Ноги как палки. Он скалит желтые кривые зубы…
– У моего кавалера еще и зубы кривые? Где вы нашли такого артиста?
– Не придирайтесь к словам. Постарайтесь ухватить суть. Послушайте. Итак, бал начинается… Никто еще не танцует. Звучит вальс. Кавалер идет к вам через зал. Вы начинаете танец. Постепенно вы отдаетесь прекрасной музыке и забываете обо всем. О своей наготе. О внешности кавалера, о его отвратительной роже. Об окружающих людях. Вы плывете по волнам вальса Штрауса, вы живете только музыкой. Вы ей дышите. Вам не нужно ничего больше. Вы не испытываете сексуальных влечений или отвращения. Вы хотите только плыть и плыть… Дышать и дышать воздухом музыки… Теперь понимаете?
– Кажется, понимаю.
Дунаева продолжала сидеть на стуле, положив руки на колени, как провинившаяся школьница. Хотя стоило бы подняться и уйти, хлопнув дверью. Надо уйти.
Мутовкин упал в кресло и стащил с босых ног туфли.
– Это арт хаус, территория чистого искусства, – крикнул он. – Законы логики, все эти «почему» и «зачем» здесь не работают. Это фильм не для кухарок и поломоек. Фильм для интеллектуалов, для людей, живущих высокими страстями, а не борщом из семейной кастрюли. Танцевальный зал – это не просто танцевальный зал. А собрание обнаженных людей – не солдатская баня. И здесь нет и намека на эротику. Это современное буржуазное общество как оно есть, это…
Дунаева поднялась на ноги.
– Простите, – сказала она. – Дальше можете не объяснять. Наверное, я слишком глупа для таких умных фильмов. Эта роль не для меня.