– Бывает. Кстати, больничный можете не брать. Пока дождешься своей очереди в поликлинике, болезнь пойдет.
– Или дуба врежешь, – кивнул Суханов. Именно этих слов, разрешения не брать больничный лист, он ждал от Зинаиды. Таскаться по врачам просто не осталось времени. Теперь алиби, можно сказать, в кармане.
– В аптеку есть кому сходить? – сворачивала на свою тему Зинаида.
– Я не глотаю лекарства горстями. И жена как раз из отпуска вернулась. Когда у меня начнется агония, предсмертные конвульсии и все такое, она, если будет в добром расположении духа, вызовет «скорую».
– Ваш черный юмор не всякий человек поймет.
Известие о жене, вернувшейся из отпуска, Зинаиде не понравилось. Но, подумав минуту, директор решила, что все не так уж плохо: с супругой у географа напряженка, до развода рукой подать. Разговоры об этом давно бродили среди учителей, теперь Суханов сам косвенно подтверждает эти сплетни.
– Я буду серьезен, – пообещал он. – Мне нужен покой. Вырублю телефон, не стану подходить к двери. А лучше всего, уеду на дачу. Свежий воздух – лучшее лекарство. Простите… И еще раз спасибо.
Он поднялся из кресла, попрощавшись, вышел на залитый солнцем школьный двор. Сев за руль Форда, Суханов подумал, что его алиби так себе, на троечку едва тянет. Если все пойдет наперекосяк с самого начала, если он попадет на мушку правоохранительным органам, фээсбэшники возьмут его в оборот, начнут прессовать мнимого больного, все маленькие хитрости не будут иметь никакого значения. Суханов не профессиональный убийца высокого класса, он не может, не умеет просчитать каждый свой шаг, предусмотреть любую неожиданность, да еще на скорую руку слепить себе убедительное алиби.
Остается надеяться на удачу. Если ему хоть раз в жизни должно повезти, пусть повезет сейчас.
* * *
Лететь над морем, когда линия горизонта сливается с небом, не самое приятное занятие на свете. Вокруг нет никаких ориентиров, нет площадок для аварийной посадки. Кажется, что крохотная песчинка самолета утонула в этой голубой бездне. Впрочем, все это пустяки в сравнении с тем, что фишка легла правильно, на свое место, Тобаго проскочил наземные радиолокаторы и теперь находится в сорока пяти километрах от российского побережья. Здесь его уже не достанут. Суханов расстегнул пуговицы рубашки до пупа и сказал себе, что так и должно было случиться, если кресло пилота занимает Леонид Зубов, он проскочит хоть в игольное ушко, посадит самолет даже не на аэродром, а на рублевую монетку.
Когда-то сопливый немецкий студент Матиас Руст, стартовав из Хельсинки на четырехместной Цессне – 172, в одиночку обошел мощную систему ПВО тогдашнего Советского Союза, покружив над Кремлем, совершил посадку на Красной площади. Летный стаж этого девятнадцатилетнего мальчишки – всего пятьдесят часов или того меньше. Ему ли с Зубовым равняться.
– Здорово, – сказал Суханов в микрофон, соединенный с наушниками. – Даже не верится, командир.
– Во что тебе не верится?
– Ну, что мы проскочили. Что все самое страшное позади. Мне все кажется, что появится МиГ, помаячит впереди, качнет крыльями, попытается выйти на связь. А когда мы откажемся изменить курс и пойти на снижение, зайдет с тыла и выпустит нам в хвост неуправляемую ракету. И мы сгорим, превратимся в пепел, даже не долетев до земли. Эта картина долго стояла перед глазами. Она очень меня расстраивала.
– Все в наших силах, Витя, – Зубов был сосредоточен на своих мыслях, видимо не очень веселых. Он хмурил брови. – У тебя раньше не было такого богатого воображения. А сейчас оно просто того… Зашкаливает.
Этот упрек или похвала, понимай как хочешь, почему-то обрадовала Суханова. Впервые за время полета захотелось сказать доброе слово дамочке, сидевшей сзади. Он снял наушники и обернулся, посмотрел на нее: женщина держалась достойно, только лицо немного бледное, и зрачки глаз расширены как у наркомана, вколовшего дозу винта. А так все в порядке.
– Ты еще жива? – спросил Суханов. – Хочешь леденец?
– Спасибо за заботу, – выдавила из себя Панова и прищурилась как дикая кошка. – Мне уже лучше. Теперь вы можете ответить: где мы летим? И куда направляемся?
– Теперь могу, – Суханов посмотрел на циферблат наручных часов. – Через четверть часа мы окажемся над территорией северного Казахстана. Затем снизимся и пойдем дальше на малой высоте. Еще часа через два совершим посадку на севере Узбекистана. Это не самое приятное место на свете, но нам туда надо по срочному делу.
– Вам туда надо… А я тут при чем? Почему вы не оставили меня там, на аэродроме?
– Опять ты за свое. Хватит разводить эту бодягу. Если бы мы оставили тебя, ты первым делом позвонила в приемную ФСБ. И наш самолет посадили бы еще ночью. Или сбили его. Существовала альтернатива: хлопнуть тебя на месте или взять с собой. Скажи спасибо, что мы не выбрали первый вариант.
Панова очнулась от забытья, открыла глаза. Усталость и пережитые волнения все-таки взяли свое, она задремала. Голова оставалась тяжелой, едва поворачивалась. От долгого неподвижного сидения на одном месте, занемели ноги. Полупустая бутылка воды, стоявшая под креслом, упала, потому что самолет заложил левый крен.
Глянув вниз, Лена увидела, что дополнительных топливных баков нет на месте, горючее уже выработано без остатка, Зубов сбросил баки вниз, когда она спала. На часах шестнадцать с четвертью по Москве. Тобаго кружил над землей на высоте тридцати метров, выбирая место для посадки. Собственно, выбирать было не из чего. Внизу пустынный степной ландшафт, песок и проплешины выгоревшей под солнцем травы, холмы с плоскими вершинами – плохое место, чтобы приземлиться. Ниже – осыпавшиеся склоны и высохшее озеро, глинистое дно припорошено мелкой солью, сверху напоминающей сахарную пудру.
Заходя на посадку, самолет сбавил скорость, пошел на новый круг, на этот раз большего диаметра.
Панова подумала, что Зубов немного не в себе, если хочет посадить машину не на плоский холм, а на дно пересохшей озерца. Там наверняка полно острых камней, о которые легко проколоть покрышки, сломать стойку шасси, тогда самолет, имеющий переднюю центровку, запросто перевернется. Кроме того, узкое пересохшее озеро, зажатое между холмами, – слишком короткая посадочная площадка. При приземлении на его правую или левую оконечность, самолету не хватит места, чтобы погасить скорость и остановиться у противоположного края. Если они не перевернуться, Тобаго наверняка врежется в пологий осыпавшейся склон холма. И все, и на этом точка….
Неужели Зубов не понимает, что сажать машину на плоскую возвышенность, заметенную песком – это лучший вариант из тех, что есть. По все кодексам, уставам и наставлениям для пилотов, летчику строго запрещено находиться в воздухе более восьми часов, а за последние сутки Зубов вдове превысил этот лимит. Он смертельно устал, перегрелся на солнце, туго соображает и теперь не контролирует свои действия. Сзади видно, как по его шее за воротник майки стекают капли пота, рука, лежащая на рукоятке управления двигателем, слегка подрагивает от напряжения. Он сам не уверен, что все получится, но почему-то идет на риск, хотя нет никакой необходимости подвергать свою жизнь и жизни пассажиров смертельной опасности.