– Хрен с тобой, позволяю. Молви.
– Ты одержал великую победу над Летучим Поездом! Хитростью и умом пленил всех! И теперь преподнесешь знатный трофей в подарок могущественнейшему человеку!
Одноглазый Хью расхохотался. Он тряс жирами, хлопал в ладоши, из-под повязки катились слезы.
– Нет, слыхали? Да все об этом знают! Иди отсюда! Иди, иди. Накормите его, он смешной!
Пошта отполз. Он был совершенно и абсолютно доволен проделанным. Правда, с неменьшим удовольствием он убил бы Одноглазого… Но всему – свое время, и потом Пошта от природы был гуманистом.
Цель была достигнута. Теперь окружающие, пусть и потешались над ним, считали его за своего. Оставалось выяснить, кто не особо доволен командованием Хью и Олафа. И переманить его на свою сторону.
Пошта устроился у костра. Гостеприимный Кайсанбек Аланович, конечно, вдоволь накормил его интеллектуальной, духовной пищей, но не догадался предложить даже той самой репы. Или редьки.
А тут в котле что-то варили.
Судя по запаху это были даже не крысы – чайки. Птицы наглые, вонючие, расплодившиеся по берегам Крыма без всякой меры. Правда, повариха, круглая, под стать Хью, сдобрила варево какими-то травками, почти отбив сомнительный аромат тины и тухляка, а Пошта, как и всякий листоноша, был обучен есть то, что дают. Тут, копать-колотить, не до гурманства особо, тут бы брюхо набить.
– Эй, телепат! Телепаешь?! – взрыв хохота.
Пошта изобразил придурковатую улыбку, подумал – и прошелся на руках, как доброй памяти матрос Воловик. Телепаю, мол, изо всех сил и во все стороны.
– Тош-ший-та, – пробормотала повариха. – Кобеляка драный… Смотри, шевелюру уронишь.
Пошта кувыркнулся обратно, придержав парик. Ему улыбались. Все, его приняли в стаю. Пусть на место омеги, пусть распоследним щенком, но зачислили. Теперь – ритуальное причащение пищей, а то уж очень жрать охота, если говорить честно.
Давным-давно один из учителей Пошты учил его: правильно приготовить чайку можно только одним образом. Возьмите кастрюлю. Возьмите чайку. Залейте чайку холодной водой. Меняйте воду каждые пятнадцать минут в течение двенадцати часов. Потом выкиньте. Чайку – в одну сторону, кастрюлю – в другую.
Мелкий Пошта смеялся…
А потом было всякое. Случалось, что тех же чаек приходилось сырыми жрать, и не было на свете еды вкуснее. Это когда он ногу сломал в скалах и пока не сполз кое-как вниз, единственной его пищей были чаячьи яйца. Однажды Пошта прибил камнем саму птицу, пил горячую кровь, рвал мясо зубами. Потом его мучительно рвало, потом он спал, потом – догрызал оставшееся.
В общем, на безбабье и медуза – подушка.
Повариха начала раскладывать еду по мискам. К удивлению Пошты, это оказалось не рагу: чаячий, видимо, фарш, был завернут в виноградные листья. Долма, однако. К кушанью полагался густой белый чесночный соус, мягкие свежие лепешки и кисловатое, но холодное пиво.
Глядя на него с сочувствием, баба навалила Поште полную глубокую миску.
У листоноши аж слюнки потекли. Кругом уже жрали, прославляя повариху. Пошта последовал примеру бандитов.
«А ведь хорошая баба, – думал он, целиком отправляя крохотные, истекающие соком голубцы, в рот. – Такая… добрая бабуся. Ей бы внуков, ей бы свой дом с белеными стенами, ей бы соседок-сплетниц, дедка крепкого, чтобы попивал в меру, чтобы ругаться с ним и скалкой замахиваться, но любить. А внуков она бы баловала, от родителей защищала, и пекла бы она великолепные пироги с вишней и курагой – традиционное южное лакомство. Тесто пышное, сдобное, начинка – аж брызжет сладостью».
Судя по возрасту, повариха застала мир до Катаклизма. Обычно в нищих и криминальных кварталах так долго не живут. Значит, у женщины остались какие-то принципы, не опустилась она.
Пошта решил с ней поговорить. Торопливо слупив свою порцию, он сунулся за добавкой, изобразив самую искреннюю заискивающую улыбку (особо лицемерить не пришлось):
– Можно мне бы… добавочки.
– Любишь?
– Кого?! – опешил Пошта.
– Гречку… – Заметив непонимание, повариха улыбнулась. – Долму. Кино такое было, «Девчата», очень его моя бабушка уважала. Там похожее было. С гречкой. Поди, не ел гречки-то?
Пошта гречку очень даже уважал, но по легенде пробовать не мог, поэтому помотал головой.
Повариха положила добавку и села рядом с Поштой прямо на землю, подобрав пышные юбки. Была она вся в ямочку, мягкая, добрая, волосы под платок убраны. Пошта мимоходом пожалел таких вот несостоявшихся бабушек, одиноких, которым все равно было, о ком заботиться, – все «сынки» да «дочки», всех накормить бы.
– Меня Раиса Петровна зовут.
– Пошта.
– Затейники у тебя родители были! – рассмеялась она.
– А я их не помню. Подобрали, вырастили. Цирковые.
– Бедолажка ты… зря ты к нам прибился, Поштушка. Звери они. Только едой и приручить. Загрызут. Мальчик ты, я вижу, славный, интеллигентный.
Пошта подавился долмой.
Раиса Петровна улыбнулась снова:
– Слово незнакомое? Эх, вы, безотцовщина… Я же учительницей была. Литературы и русского языка. Ты, наверное, и книжек не читал? И я уж забыла, когда читала. А вы все – как детки из «Республики ШКИД». Ты глазами-то не лупай, ты ешь, ешь, когда еще наешься… Я уж русский язык с этими забывать стала. Поговорить не с кем.
– А профессор? – невольно вышел из образа Пошта. – Кайсанбек Аланович?
– Так кто он – и кто я… – повариха глянула с подозрением. – А ты почем знаешь?
– Раиса Петровна, – тихо сказал Пошта. Ему надоело врать. Надоело изображать из себя черт-те что, надоело бросать столь редких настоящих людей в неведении и чужом окружении. – Листоноша я, Раиса Петровна. Шпион.
Она прижала ладони к лицу, глаза налились слезами, задрожали бесцветные брови.
Пошта потупился. Сейчас закричит – и хана.
– Родненький… Сынок… Ты что же, пришел гнездо это пиратское разрушить?
– Поезд. Я узнал про Летучий Поезд. Я должен освободить людей. – Пошта замялся. Говорить такое он не привык. – Кайсанбека Алановича в Джанкой заберу, к листоношам… Раиса Петровна, а давайте, я вас тоже заберу? Детей учить будете. С умными людьми говорить. К чему вам эти котлы?
Она плакала. Тихо и неприметно, как жила.
– Сыночек… Родненький… Убьют же тебя… Что же ты один…
Пошта дождался, когда она успокоится. Окружающие на их диалог не реагировали.
– Раиса Петровна, я вам честное слово даю: если сегодня не заберу, вернусь через неделю или своих пришлю. Мы вас отсюда вытащим. А я не один. Я помощника ищу. Кто согласится Олафу и Хью насолить?
Бывшая учительница задумалась.