— Глухо как в танке.
Во всем доме потух свет, а за ним и лампы в бассейне. Прекратилось легкое гудение кондиционера. В темноте и полнейшей тишине Ромстеду показалось, что где-то послышался скрип открываемой двери, и в тот же момент Полетт издала резкий вздох, который у женщин обычно предшествует крику. Ромстед зажал ей рот рукой и потянул на пол рядом с собой.
Ромстед прижал губы к уху Полетт и прошептал:
— Не вставайте, — почувствовав ее кивок, он встал, стараясь припомнить размеры комнаты и расположение мебели. Он не знал, какая дверь скрипнула, но скорее всего та, что была в дальнем конце кухни: распределительный щит с пробками я выключателями, видимо, находился в гараже.
Его глаза еще не успели привыкнуть к темноте, и он на ощупь стал пробираться в сторону двери на кухню, потом остановился, чтобы прислушаться. Ромстед ступал по ковру, но если кто-то шел по кафельному полу кухни, он должен был издавать какие-то звуки. Однако ничто не нарушало тишину. Ромстед снова двинулся вперед, протянув перед собой руки и пытаясь нащупать стену. Внезапно в глаза ударил луч света. Позади него вскрикнула Полетт.
Точно направленный белый луч фонаря на мгновение ослепил Ромстеда; на него смотрели два уродливых ствола обрезанного дробовика. Он застыл на месте, в добрых шести футах от стволов, с трудом различая очертания человека в черном комбинезоне и балахоне палача.
На ногах у него были только носки — тоже черные, поэтому Ромстед не услышал шагов. Полетт опять вскрикнула. Значит, сзади еще один.
— Ну ладно, — произнес тот, что держал обрез, — если тебе так хочется тащить на себе этого здоровенного сукиного сына…
Ромстед попробовал повернуть голову, но внутри черепа резко разорвалась и рассыпалась искрами вспышка боли. Свет отодвинулся куда-то далеко-далеко, а затем и вовсе исчез.
Он открыл глаза, моргнул и, почувствовав прилив тошноты, снова закрыл их. Немного погодя предпринял вторую попытку. Тусклое освещение позволяло разглядеть обстановку — значит, сейчас день. Он лежал одетый, но без пиджака и галстука, на узкой и слишком короткой кровати, застеленной голубым, вышитым синелью [20] покрывалом, и глядел в потолок. Ромстед никогда сильно не напивался и всего лишь пару раз в жизни набирался до такой степени, что потом страдал от похмелья. Но нынешнее состояние и царившая в голове путаница наводили его на мысль, что именно такой и должна быть квинтэссенция похмелий всего человечества. Потом в голове понемногу прояснилось, и он вспомнил мужчину с дробовиком и как вскрикнула Полетт Кармоди. Он потрогал голову. На затылке появилась весьма болезненная шишка, а волосы слиплись от спекшейся крови.
Ромстед посмотрел на часы. Поймав в фокус циферблат, он разглядел на них десять минут девятого. «Утра? — подумал он. — Скорее всего. Черт побери, но каким же образом он мог проваляться без сознания — подумать только! — целых пятнадцать часов?»
Он решил оставить пока этот вопрос открытым и повернул голову, зная, что за любое движение придется заплатить болью. Рядом стояла еще одна узкая кровать из того же гарнитура и так же застеленная голубым покрывалом с синелью. На ней спала Полетт Кармоди, ее светлые волосы растрепались, а задравшееся платье до половины обнажало бедро. В конце комнаты, отделанной лакированной сосной, находилось окно, через которое просвечивал дневной свет. Окно оказалось зарешечено, на подоконнике установлен небольшой кондиционер, а жалюзи снаружи — закрыты.
Зарешечено? Ромстед повернул голову направо. Там, в конце комнаты, виднелась окантованная стальными пластинами дверь. Справа от двери стояли два поставленных бок о бок комода. На одном из них находился интерком, а над другим — вмонтированное в стену зеркало. Под зеркалом размещалось нечто напоминающее сдвижную панель или «кормушку» — как в тюрьме. Панель была задвинута, а напротив подножия кровати находилась еще одна дверь.
Ромстед опустил ноги на пол и сел. Боль сжала виски, словно тисками, голова кружилась. Он попытался встать, но рухнул обратно на край кровати. Ноги отказывались повиноваться. Видимо, он слишком долго пролежал со свешивающимися через край кровати ногами, и их собственный вес лишил лодыжки притока крови. Наклонившись, Ромстед ухитрился расшнуровать ботинки и принялся массировать ступни. Сначала они были твердыми и совершенно бесчувственными, но скоро он почувствовал легкое покалывание — кровообращение восстанавливалось.
Теперь можно встать. Ромстед покачнулся и, шатаясь как пьяный, поплелся к приоткрытой двери. Это была ванная. Окошко в ней загородили двумя вертикальными полосами стального уголка, размером два на два дюйма. С минуту Ромстед тупо смотрел на него, потом вернулся к укрепленной пластинами двери и подергал ручку. Заперто. Если не считать легкого жужжания кондиционера в окне, вокруг было абсолютно тихо.
Подойдя к окну, Ромстед осмотрел его. Окно загорожено не решеткой, как ему показалось вначале, а такими же полосками стального уголка, что и в ванной. Только здесь, чтобы вставить кондиционер, две горизонтальные полосы крепились к стене в верхней и нижней части окна, а затем к ним накрест приварили три вертикальные полосы. Болты полудюймовые, сталь — четвертьдюймовый профиль, сварные швы очень прочные.
Взявшись за одну из вертикальных полос, Ромстед потянул ее на себя. Ничего не получилось, только в голове запульсировала боль. Он решил, что их не свернуть и ломом.
Ромстед поднес руку к решетке кондиционера. Включенным оказался только вентилятор. Затем он просунул лицо между двумя вертикальными перекладинами, как можно ближе к оконному стеклу, и посмотрел вниз сквозь наружные жалюзи. Он увидел лишь верхнюю часть корпуса кондиционера, на которой играл солнечный свет. На обшарпанной, покрытой пылью поверхности лежало несколько сосновых иголок. Ромстед передвинулся к краю окна и, скосив глаза, посмотрел вниз. Ему удалось разглядеть несколько футов каменистой земли, наполовину вылезший из земли корень дерева и сосновые иголки.
Ромстед решил, что, поскольку здесь растут сосны, это место никак не может быть пустыней. Он повернулся к окну спиной. Возможно, Полетт Кармоди сможет рассказать о случившемся и о том, где они находятся. Ее наверняка не стали оглушать. Полетт повернулась во сне, и платье обвилось вокруг бедра. Сдернув покрывало со своей кровати, Ромстед прикрыл ей ноги. Когда она проснется, у нее и без того хватит поводов для расстройства, ни к чему добавлять к ним еще и смущение.
Ромстед вернулся в ванную. Под покрывал сильно потертый, но чистый линолеум. В ванной стоял шкафчик и умывальник с ржавыми потеками под краном. Над умывальником висело мутное зеркало. Старомодная ванна на ножках находилась в дальнем углу, рядом с окном. Здесь за окном были такие же, как и в спальне, наружные жалюзи, поэтому в ванной царил полумрак. Ромстед щелкнул выключателем, и над зеркалом зажглась лампочка. На вешалке висело несколько полотенец, а на краю умывальника лежал нераспечатанный кусок туалетного мыла. Пустив холодную воду, он умылся, и ему стало немного лучше. Вода была ледяная, а это само по себе доказывало, что их темница находится в Сьерре или где-то у подножия гор. Причем вдалеке от наезженных дорог, потому что до его ушей еще ни разу не донесся звук работающего автомобильного двигателя.