Внезапно мысли Ромстеда прервал звук разбрасываемого колесами гравия. К дому приближалась машина. Он вышел на кухню, подошел к окну и раздвинул занавески в тот самый момент, когда автомобиль остановился и водитель, хлопнув дверцей, выбрался наружу. Это оказалась та самая сумасшедшая Валькирия на «континентале».
Дамочка была ничего: не первой свежести, однако высокая, загорелая, с пышной грудью и тонкой талией. Она была одета в крестьянскую кофточку и цветастую юбку, на ногах — босоножки на пробковой платформе в полтора дюйма толщиной. Она шла по вымощенному плиткой тротуару, сексуально покачивая бедрами, — так ходят очень уверенные в собственной неотразимости женщины. На левом локте висела объемистая соломенная сумка. Ромстед обратил внимание на редковатые, небрежно завитые светлые волосы, и в его глазах зажегся холодный огонек. Он опустил занавески, и в тот же момент раздался дверной звонок. Ромстед вышел в прихожую и открыл дверь. Увидев его, Валькирия расширила голубые глаза и чуть не задохнулась от удивления.
— О нет! Еще и сигара! Ромстед вынул сигару изо рта.
— Я присвоил ее, — сказал он. — Вообще-то она теперь принадлежит таможенной службе Соединенных Штатов.
— Вот-вот, это тоже в его духе. — Она взволнованно улыбнулась, но улыбка не соответствовала выражению ее глаз. Затем произнесла:
— Извините, я плохо соображаю, что говорю; вы так меня напугали — ну просто точная его копия… то есть я хочу сказать, моложе, конечно, но когда вы, попыхивая сигарой, вывалились на меня… О Господи… Я — Полетт Кармоди, ваша соседка.
— Здравствуйте, — произнес Ромстед. — Может, зайдете?
Женщина последовала за ним в гостиную и присела на диван, не обращая внимания на лежащий тут же чемодан. При этом рот ее не закрывался; оправившись от шока, она сыпала словами без остановки:
— ..Я только что услышала, что вы в городе, и меня осенило: у той машины, что я обогнала по дороге, был калифорнийский номер, а на лицензионной табличке — опознавательные отметки Сан-Франциско, поэтому я сказала себе, что могу поспорить на что угодно, что это Эрик…
Полетт закинула ногу на ногу, обнажив весьма приятную для глаз золотистую кожу бедра, и Ромстед про себя отметил, что будь вырез на этой кофточке чуть глубже, то этой милой даме лучше было бы не наклоняться вперед, иначе дело не закончится одной лишь пустой беседой. Он задумался. Возможно, она всего лишь безвредная болтушка, хотя вряд ли. Ей где-то лет сорок — сорок пять, и она не так проста, как хочет казаться; несмотря на утомляющую болтливость, в ней угадывались ум и характер. Он из вежливости внимательно слушал. Наконец словесный поток стал потихоньку иссякать. Полетт сказала, как все это ужасно и как она ему сочувствует.
— Вы собираетесь здесь поселиться? — спросила она.
— О нет, — ответил Ромстед. — Я только хотел взглянуть на дом.
— А, понятно. — Она наконец посмотрела на чемодан. — А я подумала, что вы уже вещи перевозите.
— Нет. — Ромстед пожал плечами. — Это чемодан отца. Он уже был здесь, когда я пришел. — «Мадам, тут, кроме нас, двух воркующих голубков, никого нет, так что выкладывайте поскорее, зачем вы явились». — Надеюсь, я могу предложить вам выпить?
— Знаете, я выпила бы пива. У него в холодильнике всегда был «Туборг».
— Пойду посмотрю. — И Ромстед вышел на кухню.
Там действительно нашлось несколько бутылок пива. Напряженно прислушиваясь, он пытался уловить щелканье замков, но несмолкаемая болтовня Полетт все равно заглушила бы его. Нужно будет украдкой заглянуть в ее соломенную сумку. Отыскав стаканы и открывалку, он вернулся в гостиную и с противоположной от Полетт стороны чемодана заметил краешек шелкового халата, который она случайно придавила крышкой. Протянув ей стакан, Ромстед сел рядом.
— Спасибо, Эрик. — Она улыбнулась. — Как я уже говорила, ваш отец был самым обаятельным мужчиной из всех, кого я знала…
— Вам лучше отдать его в химчистку перед тем, как снова надевать, — посоветовал Ромстед.
— Что? — Замешательство длилось лишь секунду. — Я не понимаю… Что надевать?
— Чепчик. Он две недели находился в закрытом чемодане вместе с коробкой сигар. От него теперь несет, как от табачной лавки.
— Так! — Закипевшая ярость уже была готова выплеснуться наружу, но эта женщина умела владеть собой, а потому просто рассмеялась. — Вот незадача! Значит, вы его нашли. — Полетт вынула шиньон из сумки, понюхала его и, состроив гримасу, бросила обратно.
— В любом случае это глупо, — сказал Ромстед. — Брубейкер уж конечно заметил его, когда обыскивал дом, так что если он обнаружит пропажу, то сообразит, что вы единственная, у кого была возможность забрать шиньон.
Полетт пожала плечами, достала из сумки пачку сигарет с фильтром и прикурила одну.
— Брубейкер мог уже догадаться, чье это, но ему наплевать.
— Это почему?
— Для начала пришлось бы доказать, что шиньон мой, — если только он не любит, когда ему подпаливают хвост. Кроме того, он должен быть абсолютно уверен, что это имеет отношение к убийству вашего отца. А такой уверенности у него нет и в помине, — Ну это как посмотреть. Однако Брубейкер наверняка смог бы выжать из вас ответ на вопрос, что старик делал в Сан-Франциско и зачем ему понадобились эти деньги.
Полетт покачала головой:
— Я не была с ним в Сан-Франциско.
— Конечно нет. Вы просто одолжили ему шиньон на время. Он же ездил на собеседование, чтобы наняться на работу у Финоккио…
— Ну хорошо, хорошо. Я была с ним, но только в Лас-Вегасе.
— Что? Я имел в виду — когда?
— Перед тем, как он отправился в Сан-Франциско. Мы выехали четвертого…
— Постойте. Вы сказали, что выехали? На чьей машине?
— На его.
— Это далеко?
— Четыреста пять миль. Мы проверяли.
— Извините, я на минутку. — Ромстед поспешил в гараж, открыл дверцу «мерседеса», чтобы еще раз проверить цифры. 13 937 минус 13 073 будет 864. Два раза по 405 будет 810. Итого в остатке всего лишь 54 мили .
— В чем дело? — Полетта стояла в дверях кухни.
Ромстед указал на отметку о техобслуживании:
— Он не мог ездить в Сан-Франциско на этой машине. Или даже в Рино, чтобы сесть на самолет. — Ромстед повторил для нее подсчеты. — Тогда как он туда добрался?