Он ждал, когда пройдет слабость, не пытался подняться, и подводил горькие итоги сегодняшнего дня. Ему плюнули в душу, прямо в доброе доверчивое сердце. Его унизил, избил в собственной квартире первый встречный проходимец, некто Иван Старостин, которого Тарасенко любезно принял, угостил выпивкой и хотел накормить обедом. Впрочем, имя наверняка липовое. Тип, которого Тарасенко увидел первый раз в жизни, оказался тварью, чертовым психопатом и ублюдком…
Тарасенко доверился торговцу мебелью Жидкову, рекомендовавшему этого Старостина, как своего доброго знакомого, питерского земляка, клевого парня. Господи, если не верить Жидкову, кому тогда вообще можно верить на этом свете? Все, что случилось сегодняшним днем, не вписывается ни в какие рамки, ни в одни ворота не лезет…
Такого унижения Тарасенко не испытывал с того памятного дня, когда в лагере усиленного режима под хохот, улюлюканье и восторженный визг шестерок и быков сам себе опасной бритвой отрезал фалангу указательного пальца, положив руку на тумбочку. Пальцем он расплатился за карточный долг, тем самым избежал худшей участи. Но то была зона с ее звериными законами. Но здесь не поганая Мордовия. Здесь европейская страна, в которой его, в которой он… Тарасенко всхлипнул, не нашел в себе сил довести до конца проклятую мысль. Интересно узнать, с какой целью этот Старостин ищет Петера? Хочет свести личные счеты или здесь что-то другое, более серьезное? Тарасенко испытывал тупую боль в затылке, нос заложили сгустки крови, болела грудь. Надо бы выпить стакан армянского коньяка, он снимает боль, как с куста. Тарасенко вращал глазами. Увидел над собой разоренные полки бара, на которых не осталось ни одной целой посудины со спиртным. Все разбито, вдребезги. Хоть с пола коньяк языком слизывай. Он застонал в голос. Ладно, по боку все унижения.
Самое страшное, весь ужас случившегося – совсем в другом.
Тарасенко разболтал такие вещи, о которых и заикнуться не имел права. И нет ему оправдания, нет смягчающих обстоятельств, потому что судить его будут не мягкотелые народные заседатели. Никто не примет во внимание, что Тарасенко проболтался под дулом пистолета, под страхом смерти. Что же делать, что? Потолок еще качался перед глазами, в голове шумело так, будто там образовался Ниагарский водопад, а Тарасенко уже искал спасительный выход. Он уперся ладонями в мокрый пол, оттолкнулся локтями от паркета, сел. Что же делать?
Да, Тарасенко проболтался, но свидетелем разговора стал только один человек: телохранитель Гена. Что ж, значит у Гены сегодня плохой неудачный день… Тарасенко поднялся на ноги, вытащил из-под разломанной барной стойки резиновую перчатку. Этой штукой пользовалась приходящая домработница, когда протирала стекла бара какой-то чистящей жидкостью. Тарасенко натянул перчатку на правую руку, шагнул вперед, поднял валявшийся на полу пистолет. Из тетради человеческой жизни можно выдрать некоторые страницы, выдрать, чтобы переписать их по новой, начисто. И сейчас еще не поздно это сделать, не поздно исправить ошибки. Надо только проявить твердость и решительность.
Возле останков журнального столика, лежа на боку, тихо стонал Гена. Он дышал тяжело, изо рта вывалился язык, розовая слюна стекает на пол. Через несколько минут он придет в себя, очухается. Нельзя терять время. Тарасенко подошел к телохранителю. Пистолет готов к стрельбе: флажок предохранителя в положении «огонь», курок отведен назад.
Тарасенко приставил пистолет к виску Гены и нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул выстрел. Пуля пробила височную кость, на коже остался темный след порохового ожога.
Тарасенко бросил пистолет на пол, засунул перчатку под стойку. Прошел в спальню, на ходу сбросив с себя мокрые штаны, сел на кровать. Сняв телефонную трубку, набрал номер Николая, другого телохранителя, работающего в вечернюю смену.
– У нас большие неприятности, – сказал в трубку Тарасенко. – Возьми пару ребят и немедленно ко мне.
– Что такое?
– Генку только что… Генку… Нет, это не для телефона.
Тарасенко бросил трубку. Сценарий случившегося уже полностью сложился в голове. Итак: Тарасенко по рекомендации Жидкова принял у себя в доме одного мужика, которого по жизни совсем не знал. Нет, Жидкова лучше вообще не упоминать. Надо избежать огласки, лишних разговоров. С Жидковым Тарасенко наедине поговорит, спросит: в какой психушке ты познакомился с этим типом?
Версия такая: Тарасенко пригласил земляка, который в Праге без году неделю, хотел помочь ему, дать возможность подняться. А мужик оказался форменным психопатом. Разворотил весь дом, избил хозяина и телохранителя. Когда охранник попробовал оказать сопротивление, завладел его пистолетом, пристрелил бедного Гену. Этот ненормальный забрал деньги Тарасенко, которые хранились здесь, в спальне. Скажем, пятнадцать штук забрал. Или пусть будет двадцать штук.
Он хотел пристрелить и хозяина, но за окном завыла полицейская сирена. Преступник бросил пистолет и убежал. Сразу видно, с нервами у него большие проблемы. Далее…
Привлекать к делу городскую полицию нельзя. Они начнут раскручивать это дело, задавать каверзные вопросы. Здесь не примут во внимание, что Тарасенко пострадавшая сторона. Бизнес накроется медным тазом. В лучшем случае Тарасенко попадет в черный список полицейских. Короче, работать ему не дадут. Поэтому от трупа Гены надо как-то избавиться. Сегодня же ночью. А завтра нужно найти того психа, Старостина. Найти его и кончить.
Тарасенко лег спиной на кровать, закрыл глаза. Как же назывался тот постоялый двор, где этот кретин остановился? Пансион… Нет, частный пансион. А, вспомнил. Пансион пани Новатны. Если у этого типа в башке осталась хотя бы половина мозговой извилины, если эта извилина не забилась грязью, то он съедет сегодня из пансиона. Хотя чем черт не шутит. Возможно, Старостин настолько уверен в себе, в своей безнаказанности, что с места не двинется. Тем лучше. При входе в квартиру Тарасенко установлена камера скрытого наблюдения. С записи на видео пленке можно напечатать фотографию этого Старостина или как там его. Фотография облегчит поиски.
Ровно в пять вечера Колчин переступил порог квартиры, в которую вместе с дочерью Каролиной и полуторагодовалой внучкой занимал Ярослав Пачек. Это была обычная квартира в три комнаты, Колчин бывал здесь два раза во время прошлой командировки в Прагу, был знаком с дочерью Пачека. Каролина, открывшая дверь, выглядела неважно: мятый халатик, растрепанные волосы, глаза такие красные, будто ночью она ни на минуту не сомкнула глаз или проплакала весь день.
Хозяйка сухо поздоровалась, провела Колчина в гостиную, обставленную добротной старой мебелью, усадила в кресло и принесла стакан с грогом: сдобренная сахаром и корицей смесь красного сухого вина и рома, в которой плавал ломтик лимона. Ребенка на два дня забрал к себе бывший муж Каролины, так что разговору никто не мешал.
– Я знаю, зачем вы пришли, – сказала Каролина. – Хотели сказать, что отец… Я избавлю вас от самого неприятного. Мне уже все известно: отец не вернется. Он будто чувствовал свою смерть, будто знал все наперед. За день до смерти он сказал мне: будет дело в замке «Водичков». Если все кончится плохо, подробности ты узнаешь из газет. Ничего не предпринимай до тех пор, пока к тебе не придет один из моих друзей. Он скажет, что нужно делать. Колчин подавил вздох облегчения. Каролина уже знает самое страшное.