– За копейку канарейка басом не поет, – обиженно поджал губы Федор Степанович, свел седые брови. – Надо бы накинуть, дать мне на хороший подогрев за то, что я провел такое… с позволения сказать, мероприятие.
– Пока не за что накидывать, – процедил Казакевич. – Ты еще ничего не провел.
– Так проведу. Когда ее привезешь?
Казакевич достал мобильный телефон, набрал номер Тимониной, сказал, что есть важный и срочный разговор, но не для телефона, и велел Ирине Павловне, никому не говоря ни слова, срочно собраться и ждать его перед Смоленским гастрономом.
– Что, хорошие новости?
– Узнаешь при встрече. – Казакевич отключился и поднялся. – Степаныч, я привезу эту бабу максимум через два часа.
– Баба хоть молодая? – облизнулся Степаныч.
– Молодая, немолодая… Какая, мать твою, разница? Ты свое дело знай.
Ирина Павловна опоздала, тем самым на добрых полчаса удлинив свою жизнь. Казакевич весь извелся, ожидая Тимонину. Желтые сумерки сгустились над центром Москвы, вспыхнули фонари на мачтах освещения. Казакевич беспрерывно курил и матерился. Наконец Тимонина вынырнула из толпы, села на переднее сиденье и хлопнула дверцей. Казакевич рванул машину с места.
– Ты никому не сказала, что встречаешься со мной?
– Разумеется, никому. Ну, как дела?
– Дела? – Казакевич был на стадии нервного срыва и не смог сдержать злости. – А ты сама этого не знаешь? Я не могу перевести деньги за границу, пока твой муж жив, потому что на всех документах должна стоять его подпись. Я пальцем пошевелить не могу. А он, сволочь, жив и подыхать не собирается. Я разговаривал со своими людьми, которые отправились в Волгоград на его поиски. Девяткин всех опередил. Проклятый мент, мать его…
Тимонина прищурилась, бросила на Казакевича злой презрительный взгляд.
– Это была твоя идея выписать Девяткина. Вспомни, что ты говорил: «Он лучший друг Леонида и найдет его. Он наверняка знает, где твой муж». Бандиты грохнут Леню. А дальше акт второй: появляешься ты, весь в белом… Ты сам все это придумал, а теперь высказываешь свое «фэ». Валишь с больной головы на здоровую.
– Я тебя ни в чем не упрекнул, – заметил Казакевич. – Я лишь обрисовал наше положение. Девяткин нашел его, а мои люди облажались. Не исключено, что он уже потащил твоего мужа в полицию. А там Леня молчать не станет, поделится соображениями…
– Леонид никогда не опустится до того, чтобы заложить собственную жену ментам, – сказала Тимонина. – Он на такое не способен. Я знаю его лучше других. И я проклинаю тот день, когда связалась с тобой, когда тебе поверила. В твоих глазах я аморальна, потому что мне нужны деньги. Потому что я не люблю, никогда не любила Леонида. Потому что сплю с другими мужчинами. А чем ты лучше меня? Ну, чем? У тебя комплекс собственной гениальности. Ты один самый умный, а все остальные – грязь у твоих ног и дерьмо на лопате.
Казакевич испытал зуд в ладонях. Он был готов остановить машину на обочине и вцепиться в горло Тимониной. Но вместо этого просто заставил себя не слушать эту ахинею. Ирина Павловна все говорила и говорила:
– Вспомни, что ты мне обещал. «Когда Леня уйдет из жизни, ты станешь фантастически богатой женщиной…» Вся его недвижимость, все банковские счета, машины, яхта перейдут в твои руки. Сам ты ни на что не претендовал, просто хотел пересесть в кресло моего мужа. Ты всегда был на вторых ролях. А теперь захотел стать самым главным. Номером один. Губы раскатал. И выкусил. – Ирина Павловна вдруг рассмеялась злым каким-то каркающим смехом и переспросила: – Выкусил?
– Ира, успокойся. Я уверен, что все будет хорошо, – постарался сдержаться Казакевич и погладил ее по волосам.
Тимонина вздохнула, вытащила из сумочки платок и высморкалась.
– Куда мы едем? И зачем?
– В одно спокойное место. Там яблоневый сад, и все это хозяйство караулит мой добрый знакомый. По этому адресу приедет один человек, с которым нам надо кое-что обсудить. Я на него очень надеюсь.
Когда подъехали к домику садового сторожа, Ирина Павловна, словно почувствовав неладное, толкнула Казакевича в бок:
– Что это за клоака?
– Это будка, то есть дом сторожа, – терпеливо объяснил Казакевич и, открыв дверцу, спрыгнул на землю. – Здесь живет хороший надежный человек.
В освещенном дверном проеме показалась неказистая фигура сторожа, согнутая на одну сторону. Радушный хозяин отвесил то ли неловкий полупоклон, то ли реверанс.
– Здравствуйте, гости дорогие. Милости прошу к моему, так сказать, шалашу.
– Здравствуй, Степаныч, – по второму разу поздоровался Казакевич.
Клычков провел Тимонину в дом и усадил к столу, на котором предусмотрительный хозяин расставил разнокалиберные чашки, горелый чайник и объемистые граненые стопки под домашнее вино. Казакевич украдкой подмигнул сторожу, мол, долго не тяни, закругляй немедленно, и нашел благовидный предлог, чтобы смыться.
– Ах, черт, совсем забыл. У меня в машине кое-что есть к чаю. Печенье и конфеты.
Он проворно выскочил из комнаты в тесные сени, из сеней шмыгнул на улицу. Подошел к машине и обернулся назад. В освещенном окне он увидел Ирину Павловну, сидевшую у стола спиной к двери, увидел, как из комнаты вышел в сени и вернулся обратно Степаныч, держа за спиной продолговатый предмет, завернутый в газету…
Боков весь затек от долгого неподвижного сидения в «Жигулях», но караулил Зудина и не мог себе позволить пошевелиться, выйти из машины и размять ноги. Сжимая рукоятку пистолета, направив ствол под ребра своему пленнику, он терпел из последних сил. Однако этого терпения оставался только жалкий глоток на донышке души.
Девяткин ушел в ночь, в неизвестность, и больше не появился. Минуты ожидания тянулись, словно вечность. Боков гадал, что могло случиться с Девяткиным? Тот вариант, что он попал в руки бандитов, Боков отбросил сразу же. При таком раскладе наверняка завязалась бы драка, возможно, стрельба. Но все было тихо. Возможно, впотьмах Девяткин свалился в какую-нибудь яму или пересохший колодец, и теперь лежит на его дне со сломанными ногами, не может выбраться на поверхность, ждет помощи, но боится кричать? Как помочь ему, если Боков не может оставить Зудина? Патовая ситуация. Остается ждать и еще раз ждать.
Через лобовое стекло Боков увидел, как к воротам подкатил «газик». Зудин заерзал на сиденье, и он, ткнув хозяина ресторана стволом пистолета, прошептал:
– Только пикни, пристрелю.
– Что ты, что ты…
Машина исчезла за забором. Со двора вышел какой-то человек, повесил замок, запер калитку, скрипнули ржавые петли, послышались далекие голоса. Мир снова погрузился в тишину и мрак жаркой ночи. Полная луна то появлялась на небе, то пряталась за облако, шуршали камыши, стрекотали цикады. Зудин горько охал, он тоже страдал, от голода, от неизвестности и, главное, от жгучего страха.