Ее рот приоткрылся от удивления, а глаза подозрительно сузились. Нетрудно было догадаться, о чем она думает: эти извращенцы дьявольски хитры. Но вместе с тем она уже начала испытывать некоторое смущение от возможной ошибки.
Никогда еще Глена Джордана так не оскорбляли. Он - извращенец? Не могла же она серьезно так считать. Но и на сумасшедшую эта женщина не походила. Она выглядела полностью измотанной, но совершенно нормальной.
Она пристально рассматривала его еще несколько мгновений, затем вздохнула с некоторым облегчением.
- О Боже, простите меня. Я, должно быть, действительно ошиблась. Я так устала, и...
Неожиданно женщина всхлипнула, и по ее щекам потекли слезы. Она дрожала, то ли от пережитого страха, то ли от холода. В мае в Скалистых горах ночи бывают прохладными, а ее легкий кожаный пиджачок вряд ли мог служить надежной защитой от ночной сырости.
Только истерики ему не хватало! Глен органически не выносил плачущих женщин и никогда не знал, как себя с ними вести.
Девочка заревела еще громче, увидев слезы на глазах матери. Та закусила губу, расправила плечи и высоко подняла подбородок, стараясь сохранить достоинство.
- Вы можете указать мне мотель где-нибудь поблизости?
- Могу, даже два. Но вряд ли вы найдете там свободное место.
Похоже, это ее не удивило. Странная женщина, подумал Глен и, поддавшись неожиданному любопытству, спросил:
- Почему "пожар"?
- Что, простите?
- Почему вы кричали "пожар"? Разве извращенцы боятся огня? Вроде как вампиры не выносят солнечного света, да?
Незнакомка нервно хихикнула.
- Я где-то читала, что большинство людей предпочитают не слышать, когда женщина зовет на помощь. А вот на пожар все люди реагируют одинаково.
Она явно не местная, решил Глен. Такая тактика выживания характерна для женщины из большого города. Но какой у нее голос! Низкий, чуть хрипловатый, его не назовешь сладким, как, впрочем, и ее лицо. И все же она удивительно привлекательна.
- Так что же случилось со здешними мотелями? - спросила женщина. - За последние пятьдесят миль нам не попалось ни одного, на котором не висел бы знак "Мест нет". Я думала, нам так и придется ехать всю ночь.
Она вытерла слезы со своих щек и нагнулась, чтобы проделать то же самое с дочерью. Эта нехитрая процедура возымела поистине волшебное действие. Девочка тотчас же прекратила плакать, тряхнула головой, чтобы откинуть с глаз светлую спутанную челку, и искоса взглянула на Глена. Должно быть, впечатление было неутешительным, потому что малышка снова уткнулась личиком в материнское плечо и захныкала.
- Здесь неподалеку, в горах, строят термальный курорт, так что город забит рабочими. Вряд ли вы где-нибудь сможете найти комнату на эту ночь.
Не считая его дома. Три большие спальни - две внизу и одна наверху. Достаточно места, чтобы устроить две семьи - как раз для этого дом и был предназначен изначально. Но полгода назад, с разрешения владельца, Глен превратил кухню второго этажа в свой кабинет.
Не делай этого, предостерег он себя, уже зная, что сделает. Глен чувствовал себя обязанным как-то помочь этой женщине и ее ребенку, уже потому, что это так сильно напугал обеих.
И еще потому, что совсем не хотел, чтобы детский плач на его крыльце разбудил соседей.
- Послушайте, может быть, вы лучше войдете в дом?
Глен повернул дверную ручку. Заперто. Непрестанное хныканье девочки настолько раздражало, что он еле сдержался, чтобы не пнуть дверь ногой со всей силы.
- Не стоит, - ответила она со вновь вспыхнувшим подозрением. - Мы сейчас же уезжаем.
С нами действительно все в порядке. Просто я очень устала, проведя целый день за рулем, и, должно быть, перепутала адрес.
Она сделала шаг, чтобы спуститься с крыльца, но лестница была слишком узкой, чтобы можно было пройти, не коснувшись Глена. Легкий румянец выступил на щеках женщины, и Глен неожиданно вспомнил, что почти не одет.
- Подождите здесь, - произнес он с интонацией человека, которого лучше принимать всерьез, даже когда он стоит перед вами в одних шортах и босиком.
Женщина все еще была напугана. Должно быть, в глубине души она продолжала считать, что даже если этот парень и не извращенец, подкарауливающий по кустам беззащитных женщин, то он вполне может оказаться единственным в Белчертауне маньяком-потрошителем.
- Я полицейский, - вынужден был признаться Глен, чтобы успокоить ее. Правда, в отставке.
Впрочем, о его профессии и так было нетрудно догадаться. Поведение, поза, твердый взгляд голубых глаз, даже короткая стрижка были настолько типичны, что говорили сами за себя.
Женщина заглянула в его глаза, затем кивнула. Глен посторонился, и она одним движением проскользнула мимо него и оказалась на дорожке. Он провожал ее взглядом, пока за ней не захлопнулась дверца кабины грузовичка.
Потом он услышал, как мотор захрипел, но не завелся.
Слава Богу, это уже не моя проблема, подумал Глен. Он снова обошел дом кругом и через заднюю дверь вернулся в прихожую. Больше всего ему хотелось подняться в спальню и снова лечь в постель, но вместо этого он стоял в темноте и прислушивался, надеясь услышать шум мотора.
Ничего.
Глен подошел к парадной двери и чуть сдвинул занавеску на стекле. Машина продолжала стоять около дома. До его слуха снова донесся скрежет стартера.
- Черт, - бормотал он, поднимаясь в спальню и нащупывая в темноте джинсы. - Вот черт!
Эта женщина выглядела хрупкой и уязвимой, несмотря на храброе поведение и решительно поднятый подбородок. Он должен был предоставить ей самой выпутываться из собственных проблем - и не мог. Она слишком легко оделась для такой холодной ночи, да и малышка тоже могла замерзнуть.
Через несколько минут, уже полностью одетый, Глен включил свет на крыльце и распахнул дверь. Она может войти, если захочет.
Но она не вошла.
Упрямая. Очень красивая и очень упрямая, вздохнул Глен и выглянул за дверь.
Туман уже достаточно поднялся, чтобы можно было различить машину и того, кто сидел в кабине. Женщина обхватила руль обеими руками и уперлась в него лбом. Похоже, она плакала.
Вся ее поза выражала отчаяние и полнейшую безнадежность. Но она не собиралась просить его о помощи. Только не его, извращенца.
Вздохнув, Глен принялся натягивать ботинки. Служить и защищать. Много лет назад он принес эту клятву, и сейчас, неважно, в отставке или нет, продолжал следовать данному слову. Это вошло в его кровь и оставалось частью его натуры даже теперь, после пережитой им трагедии.
Эта мысль принесла Глену облегчение. Он не может оставить эту женщину и ее ребенка на улице.