Мне захотелось попробовать сердце и мозг. Я видел, как их достают древнейшие. Я знал, как это делается. Римлянка Пандора однажды просунула руку прямо в грудь жертвы.
Так я и сделал. Отметив в изумлении, что моя рука, пусть пока темно-коричневая, обрела нормальные очертания, я расставил застывшие пальцы смертоносным заступом и ввел их в него, разорвав рубашку, пробив грудную клетку, перебирая его мягкие внутренности, пока не извлек сердце и не взял его так, как брала Пандора. Я принялся пить. О, там крови оставалось в избытке. Чудесно. Я высосал сердце досуха и бросил на пол.
Я лег, как и он, неподвижно, рядом с ним, положив правую руку на его шею, приклонив голову у него на груди, тяжело дыша. Во мне танцевала кровь. Я чувствовал, как подергиваются руки и ноги. Мое тело содрогалось от спазмов, и его белая мертвая туша замерцала перед глазами. Комната то загоралась, то гасла.
– Какой милый брат, – прошептал я. – Милый, милый брат. – Я перекатился на спину. В моих ушах рокотала его кровь, она двигалась под кожей головы, она покалывала щеки и ладони. Как хорошо, слишком хорошо, приторно хорошо.
– Мерзавец, значит? – Голос Бенджика, из далекого мира живых.
Далеко-далеко, в царстве, где полагается играть на пианино, а маленьким мальчикам следует танцевать, стояли, словно вырезанные из раскрашенного картона, две фигурки, не сводившие с меня глаз: он, маленький разбойник из пустыни с дорогой черной сигаретой в зубах, не переставал затягиваться, шлепая губами и поднимая брови, и она, с мечтательным видом, решительная и задумчивая, как раньше, – ее ничто не шокировало и, наверное, не тронуло.
Я сел и подтянул колени. Я поднялся на ноги, быстро ухватившись за край кровати, чтобы выпрямиться. Я встал, совершенно голый, и посмотрел на нее.
Ее глаза наполнились густым серым светом, она взглянула на меня и улыбнулась.
– Потрясающе! – прошептала она.
– Потрясающе? – Я поднял руки и отвел с лица волосы. – Отведи меня к зеркалу. Быстрее. Я умираю от голода. Я снова голоден.
Началось, действительно. Я уставился в зеркало как в ступоре. Мне и раньше доводилось видеть такие же испорченные экземпляры, но каждый из нас портится по-своему, и я – не могу привести здесь алхимические причины – стал темно-коричневым существом, шоколадного цвета, с удивительно светлыми опаловыми глазами, украшенными красновато-коричневыми зрачками. Щеки болезненно запали, из-под глянцевой кожи выпирали ребра, а вены, вены до того кипели действием, что обвивали руки и икры, как веревки. Волосы, конечно, никогда еще так не блестели и не казались такими густыми, таким воплощением молодости и природных благословений.
Я открыл рот. Меня снедала жажда. Вся пробудившаяся плоть пела от жажды или же проклинала меня. Как будто тысячи раздавленных, онемевших клеток нараспев требовали крови.
– Мне нужно еще. Необходимо. Не подходите ко мне. – Я поспешно обошел Бенджика, чуть ли не плясавшего рядом со мной.
– Что ты хочешь? Что мне сделать? Пойду еще кого-нибудь приведу.
– Нет, я сам его найду. – Я упал на жертву и распустил шелковый галстук. Я быстро расстегнул пуговицы рубашки.
Бенджи немедленно кинулся расстегивать его ремень. Сибил опустилась на колени и принялась стягивать сапоги.
– Револьвер, осторожно, револьвер, – встревожился я. – Сибил, отойди от него.
– Да вижу я револьвер, – с упреком откликнулась она и осторожно отложила его в сторону, как свежевыловленную рыбу, готовую вырваться из ее рук. Она стянула с жертвы носки.
– Арман, эта одежда, – сказала она, – тебе будет велика.
– Бенджи, у тебя найдутся ботинки? – спросил я. – У меня маленькие ноги. – Я встал и поспешно надел рубашку, застегнув пуговицы с ослепившей моих помощников скоростью.
– Не смотри на меня, неси ботинки, – велел я. Я натянул брюки, застегнул молнию и с помощью быстрых пальцев Сибил закрепил болтающийся кожаный ремень. Я затянул его как можно сильнее. Сойдет.
Она упала передо мной, платье окружило ее огромным цветочным кольцом, и она закатала штанины на моих босых коричневых ногах.
Я просунул руки в хитроумно застегнутые манжеты, так их и не потревожив.
Бенджи бросил на пол черные бальные ботинки, дорогие туфли-лодочки, ни разу не надетые божественным маленьким негодником. Сибил поднесла к моей ноге один носок, Бенджи подобрал второй.
Я надел пиджак, и все было готово. Приятное покалывание в венах прекратилось. Опять подступила боль, она заревела, словно меня прошили огненными нитями и ведьма резко тянула за иглу, чтобы заставить меня содрогаться.
– Полотенце, дорогие мои, что-нибудь старое, ненужное. Нет, не надо, только не в эти дни, не в эту эпоху, даже не думайте.
Исполнившись отвращения, я осматривал его сине-бледную плоть. Он лежал, бессмысленно уставившись в потолок. На фоне жуткой бескровной кожи выделялись крошечные мягкие, очень черные волоски в ноздрях, над бесцветной губой желтели зубы. Волосы на груди превратились в спутавшуюся в предсмертном поту массу, а рядом с огромной зияющей дырой лежала мякоть его бывшего сердца – нет, эти страшные улики необходимо убрать из мира общепринятых принципов.
Я нагнулся и засунул остатки раздавленного сердца в грудную клетку. Я плюнул на рану и потер ее пальцами.
Бенджи охнул.
– Смотри, Сибил, затягивается! – воскликнул Бенджи.
– Поверхностно, – сказал я. – Он остыл, и крови слишком мало. – Я огляделся по сторонам. Рядом валялись бумажник, документы, кожаная сумка, куча зеленых банкнот, стянутых декоративной серебряной скрепкой. Я все подобрал. Я запихнул сложенные деньги в один карман, все остальное – в другой. Что у него еще было? Сигарета, смертельно опасный кнопочный нож и револьверы, ах да, револьверы. Я положил их в карман.
Проглотив тошноту, я нагнулся и подхватил его, жуткого вялого белого человека в жалких шелковых трусах, с изящными золотыми часами на руке. Ко мне действительно возвращалась прежняя сила. Он был тяжелым, но я без труда перекинул его через плечо.
– Что ты будешь делать, куда ты пойдешь? – закричала Сибил. – Арман, ты нас не бросишь?
– Ты вернешься! – сказал Бенджи. – Слушай, отдай мне часы, не выбрасывай его часы.
– Тише ты, Бенджи, – прошептала Сибил. – Черт возьми, ты прекрасно знаешь, что я покупаю тебе самые лучшие часы. Не трогай его. Арман, чем мы можем тебе помочь? – Она приблизилась ко мне. – Смотри! – сказала она, указывая на болтающуюся руку, свисавшую из-под моего правого локтя. – У него маникюр. Как странно.