– Рикардо, пей! – Я прокусил себе язык и выплюнул кровь на его обращенное кверху, давно не мытое лицо, поблескивавшее жиром лицо. – Рикардо!!!
Но он был мертв, пуст, а они ушли, оставив его гнить в моей тюрьме, рядом со мной.
Я пел «Dies irae, dies illa» и смеялся. Три ночи спустя, выкрикивая проклятия, я оторвал от зловонного трупа Рикардо руки и ноги, чтобы выбросить тело из камеры. С ним рядом невозможно было находиться! Я вновь и вновь швырял на решетку вздувшееся туловище, а потом, всхлипывая, упал на землю, так как не мог заставить себя разорвать его на части. Я заполз в самый дальний угол, чтобы убраться от него подальше.
Пришла Алессандра.
– Дитя, что мне сказать, чтобы тебя утешить? – Бестелесный шепот в темноте.
Но рядом появилась другая фигура – Сантино. Повернувшись к ним, в каком-то случайно просочившемся туда свете, различить который могут только глаза вампира, я увидел, как он поднес палец к губам и покачал головой, мягко укоряя ее.
– Он должен остаться один, – сказал Сантино.
– Кровь! – заорал я и, вытянув вперед руки, бросился к решетке. Они перепугались и поспешили прочь.
Так прошло еще семь ночей, и к концу последней из них, когда я дошел до такого состояния, что меня не воодушевлял даже запах крови, они положили жертву – маленького мальчика, уличного ребенка, со слезами молящего о милосердии, – прямо мне на руки.
– О, не бойся, не бойся, – прошептал я, быстро впиваясь зубами в его шею. – М-м-м-м, доверься мне, – шептал я, смакуя кровь, выпивая ее медленно, стараясь не засмеяться от восторга, и на его личико капали мои кровавые слезы облегчения. – Пусть тебе приснится сон, сон про что-нибудь красивое и доброе. Сейчас за тобой придут святые. Видишь их?
Потом, насытившись, я лег на спину и начал выискивать на грязном потолке бесконечно малые звезды из твердого яркого камня или кремнистого железа, врезавшегося в землю. Я повернул голову в сторону, чтобы не смотреть на труп бедного ребенка, который аккуратно, словно подготовив его к савану, уложил у стены за спиной.
В своей темнице я увидел фигуру, точнее, маленький полупрозрачный силуэт. Кто-то стоял в тени и смотрел прямо на меня. Еще один ребенок? Я в ужасе поднялся. Призрачное видение не издавало запаха. Я повернулся и пристально посмотрел на труп. Он лежал в прежнем положении. И все-таки у дальней стены стоял тот же самый мальчик, маленький, бледный, потерянный.
– Как это может быть? – прошептал я.
Но жалкое существо не могло ответить. Оно было одето в такую же белую рубашку, что и труп, и задумчиво смотрело на меня большими бесцветными глазами.
Откуда-то издалека до меня донесся звук. Шарканье шагов в длинных катакомбах, ведущих к моей темнице. Не вампирские шаги. Я подтянулся и чуть-чуть пошевелил ноздрями, пытаясь уловить запах. Сырой, затхлый воздух не изменился. Единственным запахом в моей темнице оставался аромат смерти, бедного сломленного тельца.
Я напряг глаза, глядя на цепкий маленький дух.
– Что ты здесь ждешь? – отчаянно прошептал я. – Почему я тебя вижу?
Он шевельнул губами, как будто намереваясь заговорить, но лишь едва заметно качнул головой, красноречивым жалобным жестом выражая свое замешательство.
Шаги приближались. Я еще раз попробовал уловить запах. Но его не было, не было даже пыльной вони вампирских одежд – только приближающийся шаркающий звук. Наконец к решетке подошла высокая, похожая на тень фигура изможденной женщины.
Я знал, что она мертвая. Знал. Я знал, что она мертва, как и маячивший у стены малыш.
– Поговори со мной, пожалуйста, ну пожалуйста, умоляю тебя, заклинаю тебя, поговори! – выкрикнул я.
Но призраки не могли отвести глаз друг от друга. Быстро, почти бегом, мальчик бросился к женщине и поспешил укрыться в ее объятиях, а она, забрав свое чадо, начала таять, несмотря на то что ее ноги продолжали царапать жесткий земляной пол, производя тот самый сухой звук, который возвестил о ее появлении.
– Посмотри на меня! – тихо умолял ее я. – Хоть одним глазком!
Она остановилась. От видения почти ничего не осталось. Но я все же заметил, что она повернула голову, и из ее глаз на меня полился тусклый свет. Потом она беззвучно исчезла, полностью растворилась в воздухе.
В полном отчаянии я лег на спину, машинально протянул руку и потрогал детский труп, еще чуть теплый.
Призраки являлись мне не каждый раз.
Я не стремился в совершенстве освоить умение их вызывать.
Эти духи, периодически собиравшиеся на сцене, где я совершал свои кровавые убийства, не были моими друзьями – скорее, они стали моим новым наказанием, проклятием. Они приходили в минуты моих самых жестоких душевных страданий, когда их кровь во мне была еще теплой, и в их лицах я не мог прочесть даже слабого намека, позволявшего надеяться на избавление. Их не озарял яркий луч светлых чаяний. Может быть, способность их видеть развилась во мне благодаря голоданию?
Я никому о них не рассказывал. В той гнусной темнице, в проклятом месте, где неделю за неделей ломалась моя душа, лишенная даже возможности обрести покой и утешительное забвение в закрытом гробу, я боялся их и постепенно их возненавидел.
Только много позже я узнал, что большинство других вампиров их не видят. Было ли это милосердие? Я не знал. Но я забегаю вперед.
Давай же вернемся к тому невыносимому времени, к тем испытаниям. В таком плачевном состоянии я провел около двадцати недель. Я больше не верил, что существует яркий, фантастический мир Венеции. Я знал, что мой Мастер умер. Я это понял. Все, что я любил, погибло.
Я тоже умер. Иногда мне снилось, что я дома, в Киеве, в Печерской лавре, что я стал святым. В такие моменты мое пробуждение было мучительным.
Когда ко мне пришли Сантино и седовласая Алессандра, они, как всегда, вели себя ласково. Увидев меня в таком состоянии, Сантино прослезился.
– Пойдем ко мне, – позвал он, – идем же. Ты начнешь заниматься со мной всерьез, идем. Даже такие жалкие создания, как мы, не должны так страдать. Идем со мной.
Я доверился его рукам, я открыл губы ему навстречу, я наклонил голову, чтобы прижаться лицом к его груди, и, слушая, как бьется его сердце, я сделал глубокий вдох, словно до этого момента мне отказывали даже в воздухе.
Алессандра очень нежно прикоснулась ко мне своими прохладными мягкими руками.
– Бедный маленький сирота, – сказала она. – Заблудшее дитя, какой же длинный путь ты прошел, чтобы найти нас.