Глаза его по-прежнему оставались закрытыми, и любому из смертных, наверное, показалось бы, что его лицо лишено всякого выражения. Но я отчетливо ощущал его печаль. Я почувствовал, как она велика, хотя мне совсем этого не хотелось. И на какое-то мгновение я ясно понял, какая пропасть разделяет нас, лежит между его попыткой одержать надо мной верх и моим желанием всего лишь защитить себя самого.
В отчаянии он предпринял попытку покорить то, что даже не в силах был понять.
А я импульсивно, без всякого труда отразил нападение и поставил Армана на место.
Ко мне вновь вернулась боль, связанная с Никола, я вспомнил слова Габриэль по поводу брошенных им мне в лицо обвинений. Мой гнев не шел ни в какое сравнение с горем и отчаянием, которые испытывал он.
Возможно, именно по этой причине я наклонился и поднял Армана с земли. А быть может, я сделал это потому, что он был на редкость красив и казался таким потерянным, ведь в конце концов мы были с ним одного поля ягоды.
Вполне естественно, что один из ему подобных должен увести его оттуда, где рано или поздно его могут обнаружить смертные.
Он не сопротивлялся. Не прошло и минуты, как он уже стоял на ногах. Потом он, шатаясь, оперся на меня, я обнял его за плечи, чтобы помочь удержать равновесие, и мы медленно пошли прочь от Пале-Рояля в сторону улицы Сент-Оноре.
Я едва обращал внимание на проходящих мимо людей, но сразу же заметил стоящую в тени деревьев фигуру, от которой не исходило и намека на человеческий запах. Я догадался, что Габриэль ждет меня там уже довольно давно.
Она молча и неуверенно сделала несколько шагов вперед, и лицо ее исказилось при виде пятен крови на кружевах и царапин на белой коже Армана. Она протянула руки, чтобы помочь мне вести его, хотя едва ли понимала, что от нее требуется.
Где-то далеко в погруженном во тьму парке были остальные. Я явственно ощутил их присутствие задолго до того, как их увидел. Ники тоже был среди них.
Так же как и Габриэль, их привлек сюда шум, а может быть, какие-то непонятные, неизвестные мне мысленные призывы. Они просто стояли и смотрели нам вслед.
Мы довели Армана до платных конюшен, и там я посадил его на свою кобылу. Он был так слаб, что, казалось, вот-вот упадет с нее, поэтому я сел позади него, и все трое мы выехали из города.
Всю дорогу я размышлял о том, что должен теперь делать. Могу ли я позволить ему войти в свое убежище? Габриэль не возражала, но время от времени поглядывала в его сторону. Арман же за все время не произнес ни слова. Он сидел впереди меня, погрузившись в свои мысли, маленький и легкий, как ребенок. Однако он не был ребенком.
Конечно же, он всегда знал, где находится башня, и я задумался, что мешало ему проникнуть в нее. Неужели решетки были для него непреодолимой преградой? Теперь же я сам собирался пустить его внутрь. Но почему молчит Габриэль? Мы давно ожидали этой встречи, жаждали встретиться с ним, но она, конечно, знала, что он со мной сделал.
Мы подъехали к башне, спешились, и он пошел впереди меня. Когда я подошел к воротам, он уже ждал возле них. Доставая ключ, я думал о том, каких клятв и обещаний должен от него потребовать, прежде чем позволить ему войти в дом. Значат ли что-нибудь для таких, как он, созданий мрака законы гостеприимства?
В его огромных карих глазах застыло безразличное, почти сонное выражение, свидетельствующее о признании им полного крушения всех его надежд. Он долго смотрел на меня, а потом вдруг протянул руку и крепко обхватил пальцами один из прутьев в центре решетки. Застыв от удивления, я беспомощно наблюдал, как с громким скрежетом решетка выползает из своего каменного основания. Однако он быстро взял себя в руки и ограничился тем, что слегка погнул прутья. Он уже доказал, что хотел: при желании он в любой момент мог проникнуть в башню.
Я осмотрел погнутые прутья. Да, я победил его. Но мог ли я сделать то, что он только что сотворил? Не уверен. Как же я могу определить его силу, власть и возможности, если не знаю своих собственных?
– Пошли, – нетерпеливо произнесла Габриэль и первой стала спускаться по каменной лестнице в склеп.
Там было, как всегда, очень холодно – теплый весенний воздух не проникал в подземелье. Пока я зажигал свечи, она разожгла огонь в старинном камине. Он сидел на каменной скамье и наблюдал за нами. Я видел, как действует на него исходящее от огня тепло: он дышал теперь как-то по-иному, и тело его словно увеличилось в размерах.
Он оглядывался вокруг, как будто впитывая в себя свет. Взгляд его прояснился.
Трудно переоценить значение тепла для вампиров. Однако члены старинного общества начисто его отрицали.
Присев на другую скамью, я попытался увидеть все окружающее его глазами.
Все это время Габриэль оставалась стоять, но теперь она подошла к нему ближе. Потом достала платок и коснулась его лица.
Он смотрел на нее с тем же выражением, с каким смотрел на огонь в камине, на пламя свечей, на пляшущие по сводам потолка тени. Казалось, происходящее почти не интересует его.
Меня потрясло еще одно открытие: синяки и царапины на его лице почти исчезли, кости срослись, лицо вновь приняло прежние очертания. Осталась только большая, чем обычно, бледность от потери крови.
Сердце мое непроизвольно вздрогнуло, совсем как тогда, когда я слушал его голос на зубчатой стене башни.
Я вспомнил о боли, которую испытал во дворце, когда этот подлый обманщик вонзил мне в шею острые клыки.
Я ненавидел его всеми силами своей души.
И в то же время я не мог отвести от него взгляд. Габриэль причесала его и смыла с его рук кровь. Пока она делала это, он казался совершенно беспомощным. А на ее лице было написано искреннее любопытство; чувствовалось, что она жаждет быть рядом с ним, прикасаться к нему, исследовать каждую черточку его лица, каждый сантиметр тела. Она походила на ангела, на посланца небес. В мерцающем сиянии свечей они пристально смотрели друг на друга.
Он вновь повернулся к огню, слегка наклонился вперед, и взгляд его перестал быть равнодушным. В эти минуты он был почти похож на обыкновенного человека. Почти…
– Что ты собираешься теперь делать? – спросил я вслух, чтобы меня могла слышать и Габриэль. – Останешься ли в Париже и позволишь ли Элени и остальным спокойно заниматься тем, чем они хотят?
Он не ответил, продолжая пристально всматриваться во все, что его окружало. Взгляд его остановился на саркофагах. Трех саркофагах…
– Тебе, конечно, известно, кем они стали, – продолжал я. – Так ты покидаешь Париж или остаешься?