Наконец однажды вечером, после того как он в течение многих дней отказывался подчиниться и потому уже едва не умирал от голода и ни с кем не разговаривал, его снова втолкнули в одну из комнат. Он был грязен и почти ослеп, попав после многих дней заточения в темноте на яркий свет, а перед ним стоял человек в костюме из красного бархата, с тонким и почти светящимся лицом. Человек протянул руку и нежно коснулся его холодными пальцами, а потом Арман словно сквозь сон увидел, как из руки в руку перешли несколько монет, и у него не было сил даже заплакать. Это была очень большая сумма. Его продали. Это лицо… оно было таким гладким, что его легко можно было принять за маску.
В последний момент он все же разрыдался. Он плакал и говорил, что будет слушаться, что не станет больше сопротивляться. Умолял сказать, куда его ведут, и вновь клялся, что станет послушным… Когда его тащили вниз по лестнице к темной, пахнущей водорослями воде, он снова почувствовал нежное и одновременно твердое прикосновение холодных пальцев нового господина. И вдруг к его шее прижались мягкие губы, и этот поцелуй, против которого невозможно было устоять, обещал, что ему никто больше не причинит вреда.
О, сколько любви, бесконечной любви было в этом поцелуе вампира! Она окутывала Армана и очищала его, в ней была заключена вся вселенная. Его посадили в гондолу, и лодка огромным зловещим жуком понеслась по узким каналам к другому огромному дому.
Он опьянел от удовольствия, от прикосновения белых с шелковистой кожей рук, причесывающих его волосы, от голоса, шепчущего ему, что он очень красив, от лица, которое то искажалось от переполняющих его обладателя эмоций, то прояснялось и почти светилось, как будто было вылеплено из алебастра и украшено бриллиантами. Иногда оно походило на пруд, в котором отражается лунный свет. Коснись его кончиком пальца, и поверхность оживает, но уже через секунду вновь становится спокойной и гладкой.
Он пьянел по утрам от воспоминаний об этих поцелуях, когда в одиночестве бродил по дому, открывая одну за другой двери, за которыми видел множество книг, географических карт, скульптур из гранита и мрамора, или когда другие ученики Мастера, обнаружив его в одной из комнат, спокойно отводили его на рабочее место и терпеливо объясняли, что он должен делать, показывали, как смешивать краски и добиваться чистоты цвета с помощью яичного желтка, как покрывать поверхность дерева лаком. Они брали его с собой на леса, где осторожными мазками касались самых краев огромной картины, изображающей небо, облака и ангелов на их фоне. Они объясняли ему, что прекрасных лиц, рук и крыльев этих ангелов может касаться только кисть Мастера.
Он пьянел от удовольствия, когда вместе со всеми сидел за длинным столом и наслаждался вкусом блюд, которые ему не приходилось пробовать в своей жизни, и чудесным вином, какого до этого никогда не пил.
Он засыпал лишь затем, чтобы проснуться в сумерках и увидеть возле огромной кровати Мастера, невообразимо красивого в своем костюме из красного бархата, с густыми светлыми волосами, сияющими в отблесках света, и полными счастья, сверкающими кобальтовыми глазами. И поцелуи, от которых можно было умереть…
– О да… я никогда не разлучусь с тобой… да, да… ничего не бойся…
– Скоро, уже совсем скоро, мой дорогой, мы воистину соединимся… скоро…
Факелы ярко освещают весь дом. Мастер с кистью в руке стоит на лесах…
– Встань там, на свету, не шевелись…
И долгие часы он стоит, застыв в одной позе, а перед рассветом видит лицо ангела, так напоминающее его собственное. Потом улыбающийся Мастер уходит по бесконечному коридору.
– Нет, Мастер, пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня, возьмите меня с собой…
И снова день. Он идет с полными денег, настоящего золота, карманами, и перед ним открываются великолепие и роскошь Венеции с темно-зеленой водой ее каналов в окружении роскошных дворцов. Рядом с ним рука об руку идут другие ученики. Пахнущий свежестью воздух на площади Сан-Марко и высокий свод голубого неба – это было похоже на сны, которые он видел в детстве. Наступают сумерки, и во дворец приходит Мастер. Он стоит с кистью в руке, склонившись над небольшой панелью, а его ученики с благоговением и едва ли не с ужасом завороженно следят за его работой. Мастер поднимает голову, видит его, откладывает в сторону кисть и уводит Армана из огромной мастерской, в которой до полуночи будут трудиться другие ученики. Они снова одни в спальне, и его лицо в руках Мастера, и тайный поцелуй, о котором не должен знать никто…
Сколько прошло времени? Два года? Или три? Нет слов, чтобы описать то счастливое время: военные корабли, покидающие порт, чтобы принять участие в морских сражениях; рвущиеся ввысь песнопения перед византийскими алтарями; возвышенные и сказочные представления с адскими пропастями и скачущими дьяволами, разыгрываемые на подмостках церквей и во дворце; сверкающие мозаики на стенах Сан-Марко и Сан-Дзаниполо; Дворец дожей; великие художники, гуляющие по улицам города: Джамбоно, Уччелло, Виварини и Беллини; бесконечные праздничные карнавалы и процессии – и каждый вечер часы, проведенные наедине с Мастером, в то время как все остальные спят, надежно запертые под замком. Кисть Мастера быстрыми мазками касается панели, словно он не пишет, а лишь расчищает картину– солнце, небо и простирающееся под крыльями ангела море.
И ужасные, но неизбежные моменты, когда Мастер вдруг вскакивает с мучительным криком, расшвыривает вокруг баночки с красками и прижимает руки к глазам, словно готов вырвать их навсегда.
– Почему, почему я не вижу? Почему я не способен видеть лучше, чем смертные?!
Он прижимается к Мастеру в ожидании восхитительного поцелуя. Мрачная тайна… секрет, который нельзя открыть никому… Перед рассветом Мастер неслышно выскальзывает за дверь.
– Мастер, позвольте мне пойти с вами!
– Скоро, мой дорогой, моя любовь, мой малыш, когда ты немного подрастешь и станешь достаточно сильным, когда избавишься от всех своих изъянов. А теперь иди и познай все доступные тебе развлечения, познай любовь женщин и любовь мужчин, пока у тебя еще есть время. Забудь о тех горестях, которые пришлось тебе испытать в борделе, и наслаждайся всем, что ждет тебя впереди.
Редкую ночь он не видел Мастера возле себя перед рассветом. Мастер возвращался порозовевший, с потеплевшей кожей, чтобы обнять Армана и дать ему силы на целый день, помочь пережить долгие часы до следующего восторженного поцелуя в сумерках.