И я смог увидеть нечто такое, что позволено видеть только нам подобным: духовную глубину каждого человека, скрывающуюся под теплой оболочкой из плоти и крови.
Меня мучила нестерпимая жажда. Собрав все свои обретенные силы, я произнес:
– Проводите меня к алтарю. Праздник Самайн начинается.
Раздались душераздирающие вопли друидов, лес огласился воем и криками. И далеко за пределами священной рощи им вторили тысячи ожидавших этого вопля людей.
Наша небольшая процессия быстрыми шагами направилась к поляне. Отовсюду появлялись все новые и новые друиды в белых одеждах, чтобы приветствовать нас, и вскоре меня с ног до головы забросали свежими благоухающими цветами. Под звуки гимнов и восторженных песнопений я шел по рассыпанному под ногами морю ароматных лепестков.
Думаю, не стоит объяснять тебе, каким я увидел мир благодаря обретенному мной новому зрению. Несмотря на темноту, я видел каждый оттенок цвета и каждую частичку земли, а молитвы и крики буквально оглушали меня.
Некогда живший на земле человек по имени Мариус полностью растворился в новом существе.
Под грохот барабанов я взошел по каменным ступеням алтаря и оглядел море собравшихся на поляне людей, увидел тысячи застывших в ожидании лиц, а чуть поодаль – гигантские, сплетенные из прутьев фигуры, внутри которых продолжали биться и кричать приговоренные к смерти.
Перед алтарем стоял огромный серебряный сосуд с водой, к которому под пение жрецов потянулась вереница осужденных людей со связанными за спиной руками.
Поющие голоса звучали отовсюду, а жрецы тем временем покрывали цветами мои волосы, плечи и ноги.
– О прекрасный и могущественный бог лесов и полей, прими приносимые тебе жертвы, и как твои увядшие члены наполнятся новой жизнью, так возродится сама земля. Прости нас за то, что мы срезаем под корень колосья, когда собираем урожай, и благослови зерна, которые мы бросаем в землю во время посева.
И я увидел перед собой тех, которые были избраны, чтобы стать моими жертвами, – троих высоких и статных мужчин.
Они были связаны, как и все остальные, однако одеты при этом в чистые белые рубахи. Головы и плечи их тоже были украшены цветами. Они были очень молоды, красивы и невинны в своем благоговейном ожидании исполнения воли бога.
Грохот барабанов становился невыносимо оглушительным, крики и шум не смолкали ни на секунду.
– Пусть начнется обряд жертвоприношения, – провозгласил я.
И в тот же миг ко мне подвели первого юношу. Готовясь впервые испить из поистине божественного кубка, называемого человеческой жизнью, держа в руках теплую живую плоть, наполненную приготовленной для меня кровью, я увидел, как вспыхнули первые языки пламени у подножия плетеных гигантов, как были опущены первые головы в гигантский серебряный сосуд с водой.
Смерть от огня, смерть от воды, смерть от острых клыков голодного бога…
Среди всеобщего векового безумия и экстаза я расслышал слова гимна:
– Бог убывающей и растущей луны, бог лесов и полей, ты, который в своем голодном состоянии есть воплощение самой смерти, напейся крови приносимых тебе в жертву, стань вновь сильным и прекрасным, чтобы Великая Мать звала тебя к себе…
Сколько все это продолжалось? Не знаю. Казалось, целую вечность видел я перед собой пылающих гигантов, нескончаемую вереницу тех, кого должны были утопить, слышал вопли осужденных. Я пил и пил кровь, теперь уже не только тех троих, которые были предназначены мне с самого начала, но и десятков тех, которых подводили ко мне, прежде чем утопить или бросить в огонь. Жрецы окровавленными мечами отрубали мертвецам головы и складывали их в кучи справа и слева от алтаря, после чего тела уносили.
Куда бы я ни обернулся, повсюду я замечал светящиеся восторгом потные лица, отовсюду до меня доносились крики и песнопения. Наконец шум вокруг начал стихать. Плетеные гиганты превратились в бесформенные дымящиеся груды; люди продолжали лить на них смолу и бросать вязанки хвороста.
Настало время суда, когда передо мной будут появляться те, кто имеет претензии друг к другу, а я должен буду новыми глазами заглядывать в их души и вершить правосудие. Меня шатало. Я выпил слишком много крови. И в то же время я ощущал в себе небывалую силу. Казалось, что я могу одним прыжком перенестись через всю поляну и приземлиться далеко в чаще леса. Мне казалось, что у меня выросли невидимые крылья и в любой момент я могу расправить их и полететь.
Однако я продолжал исполнять то, что, как сказал бы Маэл, было предначертано мне судьбой. Я объявлял одного правым, другого впавшим в заблуждение, третьего невиновным, а четвертого заслуживающим смерти…
Не знаю, сколько все это продолжалось, потому что уже давно потерял счет времени. Однако суд наконец был окончен, и я понял, что пришла пора действовать.
Мне нужно было что-то предпринять, чтобы выполнить приказание старого бога и избежать заключения внутри дуба. У меня в запасе было слишком мало времени – до рассвета оставалось не более часа.
Я еще не принял окончательного решения относительно путешествия в Египет. Однако знал, что если позволю друидам запереть меня в стволе дуба, то буду мучиться от голода до следующего полнолуния, когда мне будет предложена небольшая жертва. А до той поры мои ночи будут наполнены страданиями от нестерпимого чувства жажды и тем, что древний бог назвал «божественными снами», которые откроют мне тайны деревьев, трав и всего того, что растет из недр безмолвной земли.
Однако эти тайны меня не интересовали.
Друиды вновь окружили меня и повели обратно к священному дереву. Гимны сменились литаниями, повелевавшими мне оставаться внутри дуба и стать хранителем священной рощи. Они призывали меня благосклонно выслушивать жрецов, которые время от времени будут приходить, чтобы получить указания.
Не доходя до дуба, я остановился. Посреди рощи догорал огромный погребальный костер, отбрасывая причудливые и жуткие тени на вырезанные на стволах деревьев изображения и груды человеческих черепов. Вокруг костра в ожидании стояли остальные жрецы. Меня охватил ужас – настолько сильный, насколько он может быть сильным у таких, как мы, обладающих нашими способностями к ощущениям.
Я торопливо заговорил со своими спутниками. Сказал, что они все должны уйти из рощи. Выразил им свое желание запереться на рассвете внутри дуба вместе со старым богом. Однако я видел, что мои слова на них не действуют. Они холодно и молча смотрели на меня, потом стали переглядываться друг с другом, и глаза их напоминали кусочки льда.
– Маэл, – снова заговорил я, – сделайте так, как я велю. Скажи жрецам, что я приказываю покинуть рощу.