При взгляде на нее у меня по спине пробежали мурашки. Она была по-человечески сосредоточена и напряжена, а глаза ее были полны того трагического ужаса, который я заметил в них чуть раньше. Она не утратила ничего. Но когда она направилась к юноше, в ней уже не осталось ничего человеческого. Она превратилась в настоящего хищного зверя и в то же время внешне казалась обыкновенной женщиной, медленно приближающейся к мужчине, – истинной леди, оказавшейся здесь в полном одиночестве, без шляпки и накидки и собирающейся попросить помощи у джентльмена. Выглядела она именно так.
Было странно наблюдать за ней, за тем, как она идет, словно не касаясь ногами мостовой. Создавалось впечатление, что все вокруг, даже пряди развеваемых ветром волос, полностью находится в ее власти. Будто она способна без всякого усилия пройти сквозь стену.
Я отошел в тень.
Юноша вздрогнул и так быстро повернулся в ее сторону, что я услышал, как чиркнули по камням каблуки его башмаков. Она приподнялась на носках, словно собираясь сказать ему что-то на ухо. На мгновение мне показалось, что она колеблется. Возможно, она все же немного испугалась. Если так, значит, жажда ее еще не успела стать достаточно сильной. Но ее нерешительность длилась не более секунды. Он был в ее власти, совершенно беспомощен, а я, завороженный этим зрелищем, мог лишь молча наблюдать за происходящим.
Неожиданно я вспомнил, что не предупредил ее относительно сердца. Как мог я забыть об этом! Я бросился к ней и увидел, что она уже оторвалась от юноши. Он лежал возле самой стены со свернутой набок головой, шляпа валялась в стороне. Он был мертв.
Она стояла и смотрела на него. Я видел, что его кровь уже подействовала – она согревала Габриэль, возвращала краски ее телу, делала еще ярче губы. Когда она обратила ко мне свои глаза, они вспыхнули таким же лиловым светом, каким было небо в тот момент, когда я вечером вошел в ее комнату. Я продолжал молча смотреть на нее, а она вновь перевела взгляд на свою жертву, и в этом взгляде было столько удивления и изумления, как будто она никак не могла до конца осознать и понять, что же перед собой видит. Спутанные волосы упали ей на лоб, и я рукой откинул их назад.
Она упала в мои объятия, и я осторожно повел ее прочь от жертвы. Раз или два она оглянулась, но потом зашагала по улице, устремив взгляд прямо перед собой.
– На сегодня тебе достаточно, – сказал я. – Нам пора возвращаться домой, в башню.
Мне не терпелось показать ей сокровища и просто побыть с нею рядом в совершенно безопасном для нас месте, я хотел обнимать ее и успокаивать, если все, что произошло, покажется ей вдруг чересчур ужасным. Ее вновь мучили спазмы смерти, а там она сможет спокойно отдохнуть у огня.
– Нет, мне пока не хочется уходить, – ответила она. – Ведь ты обещал, что боль не будет долгой. Я хочу оставаться здесь, пока она не пройдет окончательно. – Она с улыбкой взглянула мне в глаза и шепнула: – Разве не для того я приехала, чтобы увидеть Париж и умереть?
Внимание ее привлекало абсолютно все: и мертвый юноша в сером плаще, оставшийся лежать у стены, и отражающееся в сверкающей поверхности воды небо, и кошка, крадущаяся по верху ближайшей стены… В ее венах текла горячая кровь, и эта кровь придавала ей сил.
– Я еще не утолил свою жажду, – сказал я, крепко беря ее за руку и увлекая за собой.
– Да, я вижу, – прошептала она. – Он должен был быть твоим, мне следовало подумать об этом… А ты по-прежнему остаешься истинным джентльменом.
– И этот джентльмен умирает от голода, – с улыбкой ответил я. – Давай не будем кокетничать друг с другом и изобретать правила этикета для вампиров.
Я расхохотался и уже готов был расцеловать ее, но что-то привлекло мое внимание. Я крепко схватил ее за руку.
Издалека, со стороны кладбища Невинных мучеников, до меня как никогда отчетливо донесся запах присутствия неведомых существ.
Она стояла так же тихо и неподвижно, как и я, чуть склонив голову набок и убрав волосы за ухо.
– Ты слышишь? – спросил я.
Она подняла на меня глаза.
– Еще один, – сказала она, потом прищурилась и стала всматриваться в том направлении, откуда шло непонятное излучение. – Отверженный! – добавила она громко.
– Что?!
Отверженный! Отверженный! Отверженный! У меня вдруг закружилась голова… Мне припомнился какой-то давний сон… Отрывок сна. Но сейчас я был не в состоянии мыслить здраво. То, что я сделал ради нее, обошлось мне слишком дорогой ценой. Мне необходимо было напиться крови.
– Разве ты не слышишь? Оно называет нас отверженными! – Она снова стала прислушиваться, но больше мы ничего не услышали. Я даже не был до конца убежден, что это слово – «отверженный» – действительно прозвучало отчетливо.
– Что бы это ни было, не стоит обращать внимание, – сказал я, – оно никогда не подходит ближе. – Но сам я был уверен, что на этот раз существо так и полыхает злобой. Мне не терпелось поскорее убраться подальше от кладбища Невинных мучеников. – Оно живет на кладбище, – пробормотал я, – и, возможно, не в состоянии жить где-либо в другом месте, во всяком случае… долго.
Но прежде чем я успел договорить, я вновь ощутил его присутствие, и на этот раз существо источало гораздо большие ненависть и злобу.
– Оно смеется! – шепотом воскликнула она. Я внимательно посмотрел на Габриэль. Не было никаких сомнений в том, что она слышит это существо намного лучше, чем я.
– Окликни его, – попросил я. – Скажи ему, что оно трусит. Вели ему подойти к нам поближе.
Она бросила на меня удивленный взгляд.
– Ты действительно этого хочешь? – едва слышно спросила она.
Я почувствовал, что она слегка дрожит, и постарался ее успокоить. Как будто вновь почувствовав боль, она приложила руку к груди.
– Пожалуй, отложим встречу. Еще не время. Уверен, что вскоре мы услышим его снова.
– Оно исчезло. Но это существо ненавидит нас…
– Пошли отсюда, – стараясь говорить как можно небрежнее, бросил я и, обхватив за плечи, увлек ее за собой.
Я не стал делиться с нею мыслями о том, что некоторые вещи беспокоят меня гораздо больше, чем присутствие этого существа и его выходки. Если Габриэль слышит существо так же хорошо, а быть может, даже лучше, чем я, значит, она обладает всеми моими возможностями, включая способность передавать и воспринимать образы и мысли. Однако теперь мы не могли слышать друг друга.