– Надеюсь, у вас все будет хорошо, – ответил я и неожиданно поймал себя на том, что действительно хочу этого.
Я вдруг подумал, что, несмотря на всю приверженность Пути Тьмы и Законам Тьмы, едва ли кто-либо из них по собственной воле оказался в тех кошмарных обстоятельствах, в которых все мы сейчас пребывали. Как бы то ни было, все мы теперь – Дети Тьмы.
– Будьте, однако, очень осторожны, – вновь обратился я к ним. – Никогда не убивайте свои жертвы рядом с театром. Ведите себя с умом и заботьтесь о полной безопасности своего убежища.
Когда я въехал на мост, который вел на Иль-Сен-Луи, пробило три часа. Я потерял достаточно много времени и теперь должен был найти скрипку.
Однако, подойдя к дому Никола на набережной, я почувствовал смутное беспокойство. Что-то было не так. Шторы со всех окон были сняты, а внутри было совсем светло, словно там горели тысячи свечей. Более чем странно. Роже не мог успеть завладеть квартирой. Прошло слишком мало времени, чтобы утверждать, что с Ники стряслась беда.
Я стремительно поднялся на крышу и спустился с другой стороны дома, чтобы заглянуть в окно, выходящее во двор.
Повсюду горели свечи – в настенных и настольных канделябрах, даже на рояле и бюро, укрепленные растекшимся воском. В комнате царил страшный беспорядок.
Все книги были сброшены с полок, некоторые даже разорваны. Листы с нотами валялись на ковре. Картины и рисунки вместе с монетами, ключами и множеством других мелочей были раскиданы на столах.
Быть может, весь этот беспорядок учинили демоны, когда захватили в плен Ники? Но кто в таком случае зажег свечи? Я ничего не понимал.
Я прислушался. Никого. Или мне только казалось, что в квартире никого нет? И вдруг я услышал… нет, не мысли, а какие-то тихие звуки. Прикрыв глаза и сконцентрировав все свое внимание, я услышал шелест перевертываемых страниц, потом звук падения какого-то предмета. Снова шорох старинного пергамента… и книга снова падает на пол.
Почти бесшумно я поднял оконную раму. Звуки были по-прежнему едва слышны, но я не чувствовал запаха человеческого присутствия и не мог уловить ни одной мысли.
Однако запах все же ощущался, причем гораздо более сильный, чем застарелый запах табака и воска. Это был запах вампиров, принесенный с кладбища.
В прихожей тоже горели свечи. И в спальне, где все было перевернуто вверх дном: сваленные горой, раскрытые и разорванные книги, изодранное в клочья постельное белье, брошенные кое-как картины… Из шкафов было вытащено абсолютно все, ящики комода выдвинуты…
Скрипки нигде не было видно.
Шелест быстро перевертываемых страниц доносился из соседней комнаты.
Кто бы там ни находился – а я уже догадывался, кто именно явился гостем, – он не обращал никакого внимания на мое присутствие. Даже не остановился ни на секунду, чтобы передохнуть.
Пройдя дальше, я остановился в дверях библиотеки и увидел его прямо перед собой. Он был полностью поглощен своим занятием.
Конечно же, это был Арман. Однако я никак не ожидал встретить его именно здесь.
Растопленный воск капал с мраморного бюста Цезаря и стекал по ярко раскрашенному глобусу. На ковре горами лежали книги. На месте оставались лишь те, что стояли на самой верхней полке в том углу, где находился сейчас он. Одетый в старые лохмотья, с покрытыми слоем пыли волосами он, не видя меня, перелистывал страницу за страницей, быстро пробегая глазами по строчкам и шевеля губами. Он вдруг напомнил мне насекомое, увлеченно поедающее зеленый лист.
Выглядел он действительно ужасно. Создавалось впечатление, что он и в самом деле высасывает из книг все, что только можно.
Отбросив ту, которую держал в руках, он взял другую книгу, открыл ее и принялся поглощать так же, как предыдущую, с невероятной скоростью водя пальцами по строчкам.
И тут до меня дошло, что точно таким же образом он изучал буквально все содержимое квартиры – постельное белье, сорванные с окон шторы, снятые с мест картины и книги, содержимое шкафов, бюро и комода. Но самое большое количество знаний он получал, конечно же, из сваленных теперь на полу книг – от «Войны с галлами» Цезаря до самых современных английских романов.
Но не это произвело на меня самое страшное впечатление, а тот беспорядок и хаос, который он оставлял за собой, отсутствие с его стороны всякого уважения к тому, чем он уже воспользовался.
И полное отсутствие интереса ко мне.
Покончив с последней книгой, он отшвырнул ее в сторону и перешел к изучению старых газет, сложенных на нижней полке.
Словно зачарованный, не сводя глаз с маленькой грязной фигурки, я попятился вон из комнаты. Несмотря на грязь, волосы его излучали сияние, а глаза сверкали огнем.
Среди горящих свечей и ярких красок обстановки квартиры этот грязный беспризорник казался совершенно чужеродным, существом ниоткуда, обитателем потустороннего мира. И тем не менее его красота приковывала к себе внимание. Чтобы подчеркнуть ее, он не нуждался ни в игре теней и света в соборе Нотр-Дам, ни в ярких факелах, освещавших подземный склеп. Но сейчас я видел в нем невероятную жестокую силу, которой не замечал прежде.
Я не знал, что и думать. Он казался мне одновременно и опасным, и неотразимым. Я готов был смотреть и смотреть на него без конца, но инстинкт самосохранения настойчиво шептал мне прямо в ухо: «Беги! Оставь его здесь, если он этого хочет! Какое значение имеет теперь все это?»
Скрипка! Я старался заставить себя думать только о скрипке. Я не в силах был видеть движения его рук, пальцы, бегающие по страницам, напряженный взгляд.
Наконец я нашел в себе мужество отвернуться и вышел в гостиную. Руки у меня тряслись. Сама мысль о том, что он находится сейчас здесь, в этой квартире, рядом со мной, была невыносима. Я обыскал все углы, но нигде не мог найти проклятую скрипку. Куда же Ники ее задевал?! Я не мог сосредоточиться.
Шелест переворачиваемых страниц, похрустывание бумаги, шуршание падающей на пол газеты…
Надо немедленно возвращаться в башню!
Я хотел было незаметно проскользнуть мимо библиотеки, но меня буквально пригвоздил к месту его безмолвный призыв. В горле у меня мгновенно пересохло, я обернулся и встретился с ним взглядом.
– Ты любишь их, своих бессловесных детей? А они любят тебя? – Слова его прозвучали и тут же рассеялись, как бескрайнее эхо.
Кровь бросилась мне в лицо. От одного его вида я покрылся холодным потом.