Ей нравилось думать, что ее бы прорвало и она высказала бы всю правду ему, но знала, что у нее бы не хватило духу.
Не то что Роман. У него хватало смелости рисковать. Он жил в настоящем моменте и хватался за каждую возможность, которую предлагала ему жизнь. И за то недолгое время, что она провела с ним, она очень изменилась.
Ей было за что его благодарить. Ава не собиралась благодарить его как-то специально. Что она может сказать?
«Ты изменил мою жизнь».
«Ты дал мне понять, чего мне недоставало все эти годы».
«Ты помог мне осознать, какого мужчину я хочу».
Пока для нее самым важным была ее независимость. И должно было пройти несколько лет, прежде чем она готова будет рискнуть своим сердцем опять. И каким должен быть человек, чтобы с ним можно было вступить в отношения?
Определенно не похожим на Леона. Она замерла. Ужасная мысль пронзила ее. Она влюбилась в Романа? Невозможно.
У них мимолетная связь, ничего больше. Так откуда эта тяжесть в груди?..
Пытаясь успокоить дыхание, она взглянула на часы. Она уже опоздала на десять минут.
Она сегодня была в своем номере всю вторую половину дня, готовила материалы для статьи. Роман отнесся к этому с пониманием, но взял с нее обещание, что они встретятся перед входом в отель в восемь.
Ей расхотелось выходить из комнаты, но она должна встретить его и понять до конца, серьезно ли увлеклась им.
Надеясь, что ей удастся выглядеть спокойно, она сделала несколько шагов к стеклянной двери входа и увидела Романа, который ждал ее снаружи.
Он стоял к ней спиной, и у нее была возможность рассмотреть его фигуру. Ава тоскливо вздохнула, и он обернулся.
Ава подошла к нему, Роман улыбнулся, и ее сердце затрепетало. Да, она влюбилась в него.
Он протянул ей руку, и она вложила свою в его ладонь.
Это был момент, когда ее заново созданный мир рухнул.
Вспышки фотоаппаратов в ту же секунду ослепили ее. Ава вцепилась в руку Романа как в спасательный круг.
Она мигала, надеясь, что все фотографии выйдут с ее закрытыми глазами и будут непригодными для печати.
В лицо ей тыкали микрофоны, и она, пытаясь уклониться, подвинулась ближе к Роману.
— Хорошо, успокойтесь, мы ответим на ваши вопросы.
Ее глаза распахнулись от удивления. Отвечать на хамские вопросы этих журналюг? Ни за что!
Не обращая внимания на микрофоны, раскачивающиеся перед ее лицом, она вопросительно смотрела на него. К ее удивлению, у него на лице была самоуверенная улыбка, он явно наслаждался вниманием журналистов.
Ее поразило, насколько же разными они были. Он любил внимание толпы, а для нее это было пыткой. Вальяжное спокойствие Романа неприятно поразило ее, даже больше, чем их неожиданное вмешательство.
— Мисс Беккет, это ваш новый мужчина?
— Он причина вашего недавнего развода?
— Что ваш отец думает о том, что вы пустились в новый роман так скоро после развода?
— Вы навсегда уехали из Канберры?
— Какие будут комментарии?
Вопросы посыпались градом на нее со всех сторон, она попятилась назад. Роман положил ей руку на талию.
— Никаких комментариев сейчас, — сказал он, вводя ее назад в отель.
— Мы разобьем здесь лагерь до тех пор, пока она не скажет нам что-нибудь! — закричал один из журналистов.
Она содрогнулась от этих слов. Как долго они стояли лагерем рядом с ее домом в Канберре после ее развода? Целых четыре дня, до тех пор, пока ей до смерти не надоело быть арестантом в собственном доме и она не вышла к ним, ошибочно думая, что, если она сделает заявление, они разойдутся.
Как она ошибалась!
Они извратили ее слова и написали разные пакости, ошибочно приняв ее сдержанность за высокомерную отстраненность.
Это было ложью, это ранило. Сильно. Острая боль усиливалась еще тем, каким ангелом они выставили Леона в своих репортажах.
Ее раздражало то, что журналисты принимали его готовность отвечать на вопросы и улыбки за легкость характера и доступность, хотя это было просто частью работы дипломата. Это просто бесило.
Теперь они разыскали ее, и эти ужасные преследования начинаются снова.
Сжимая губы, чтобы остановить рыдания, закипающие внутри, она позволила Роману довести ее до лифта.
Когда он рискнул взглянуть в ее сторону, она намеренно не замечала его, смотрела вперед перед собой и ждала, когда желание разрыдаться и закричать стихнет. Роман молчал до тех пор, пока они не дошли до его комнаты, и открыл дверь, пропуская ее вперед.
— Я не останусь.
Он нахмурился и тряхнул головой:
— Нам нужно поговорить наедине, вот почему я привел тебя сюда.
Пристыженная, что позволила своему гневу испортить их разговор перед тем, как он начался, она прошла внутрь, подождала, пока дверь закроется, затем повернулась к нему лицом:
— Ты знал о них?
— Под ними, я полагаю, ты имеешь в виду папарацци?
Она подавила гнев. Вступать с ним в конфликт было нежелательно — ей еще нужно было получить у него ответы на вопросы интервью, из-за которого зависело, получит ли она журналистскую работу.
— Они здесь из-за тебя?
Его глаза сузились от ее резкого тона, слабая складка между бровей углубилась.
— Выглядит так, что они интересуются не мной.
— Ты не ответил на мой вопрос, — огрызнулась она. Ей трудно было сдерживать раздражение.
— Ты слишком взвинчена. Присядь.
Он скрестил руки на груди и прислонился спиной к столу. Его лицо оставалось спокойно-непроницаемым.
— Может быть, я взвинчена потому, что меня подкараулила толпа рядом с отелем, в котором меня предположительно никто не знает?
— Они не будут проблемой…
— Они собираются разбить здесь лагерь! Конечно же это проблема!
Она ненавидела себя за эту истерику. Ненавидела, что нашествие этих стервятников изменило все. Теперь она должна рассказать о грязной кампании после ее развода и почему она сбежала.
— Мы могли бы затаиться на время. Спрятаться здесь.
Ее гнев стал угасать, более от слова «мы», чем от его заявления. Парень был образцом спокойствия. Неужели его ничто не взволновало?
Рухнув на ближайший стул, она провела рукой по лицу:
— Извини, я, кажется, веду себя как сумасшедшая.
— Ты не любишь прессу. Я это понял.
— Правда?