— Я не сержусь, — сказал он. — Такое романтичное свидание мне даже больше по душе.
Он, разумеется, не рассказал ей, что чувствовал на самом деле — облегчение от того, что не придется защищать свою репутацию великого любовника, не придется доказывать, что он в жизни так же божественен, как в кино. Что не придется выслушивать от девушки пропитанные фальшью комплименты.
Они выпили еще по одному стакану и обменялись несколькими холодными поцелуями, после чего она сказала, что ей пора уходить.
— Можно мне позвонить и пригласить тебя еще раз на ужин? — вежливым тоном спросил Джонни.
Она была откровенна до конца.
— Я хорошо понимаю, что ты не хочешь тратить время, а потом разочаровываться, — сказала она. — Спасибо за замечательный вечер. Однажды я расскажу своим детям, что была на свидании с великим Джонни Фонтена, что мы остались одни в его квартире.
Он улыбнулся.
— И что не поддалась искушению, — продолжал он. Оба рассмеялись.
— Они ни за что не поверят, — сказала она. — И тогда Джонни, не пытаясь скрыть фальши в голосе, предложил:
— Хочешь, я подтвержу это в письменном виде?
Она отрицательно покачала головой. Он продолжал:
— Если кто-то усомнится, позвони мне, и я расскажу ему всю правду. Расскажу, как гонялся за тобой по всей квартире и как ты защитила свою честь. О'кэй?
Он был слишком жесток, и его поразила боль, отразившаяся на молодом лице. Она поняла его намек на то, что он не слишком старался. Он отнял у нее сладость победы. Теперь она почувствует, что победительницей ее в эту ночь сделало отсутствие у нее женской притягательности. Ей придется рассказывая о том, как она сопротивлялась чарам Джонни Фонтена, добавлять: «Разумеется, он был не слишком настойчив».
Джонни сжалился над ней.
— В самом деле, если у тебя когда-нибудь будет плохое настроение, позвони мне. О'кэй? Я не обязан спать с каждой знакомой мне девушкой.
— Обязательно позвоню, — сказала она.
Шарон ушла, и Джонни предстояло теперь одному провести весь остаток вечера. Он мог бы воспользоваться тем, что Джек Вольтц называет «фабрикой мяса», табунами готовеньких кинозвезд, но он нуждался в человеческом общении. Он вспомнил свою первую жену, Вирджинию. Теперь, когда работа над фильмом закончена, у него будет больше времени для детей. Он хочет снова стать неотъемлемой частью их жизни, и его, кроме того, волнует сама Вирджиния. Она недостаточно защищена от тарзанов Голливуда, готовых гоняться за ней, чтобы похвастать, как им удалось трахнуть первую жену Джонни Фонтена. Пока, насколько ему известно, никто этого сказать не может. «Каждый зато может сказать это про вторую жену», — подумал он с кислой усмешкой. Он поднял телефонную трубку.
Ее голос он узнал сразу, и в этом не было ничего удивительного. Впервые он услышал его, когда им было по десять лет и они ходили в один и тот же класс начальной школы.
— Эй, Джинни, — сказал он. — Ты занята сегодня вечером? Можно мне придти к тебе на несколько часов?
— Хорошо, — сказала она. — Девочки уже спят, и я не хочу их будить.
Голос ее заколебался, но она взяла себя в руки, и, стараясь не выдавать тревоги, спросила:
— Что-то серьезное, что-то важное?
— Нет, — ответил Джонни. — Сегодня закончились съемки, и я подумал, что мы можем встретиться и поговорить. Может быть, смогу мельком взглянуть на девочек. Я постараюсь не разбудить их.
— О'кэй, — сказала она. — Я рада, что ты получил роль.
— Спасибо, — ответил Джонни. — Увидимся через полчаса.
Подъехав к своему прежнему дому в Беверли Хиллз, Джонни несколько минут посидел в машине. Он помнил слова крестного отца о том, своей жизнью он может распоряжаться сам. Шансов больше, если ты знаешь, что хочешь. Но чего он хочет?
Первая жена ждала его у двери. Она была милой итальянкой, невысокой загорелой девушкой, дочерью соседей, никогда не имела дела ни с кем другим, и это было для него очень важно. «Желает ли он ее еще», — спросил себя Джонни. Ответ мог быть только один: «Нет». Во-первых, он не может ее любить, они слишком давно знают друг друга. Кроме того, было несколько вещей, не связанных с сексом, которые она ему никогда не сможет простить. И все-таки, они оставались друзьями.
Она приготовила кофе, и вместе с домашними булочками, подала ему на стол в гостиной.
— Располагайся поудобней на диване, — сказала она. — Ты выглядишь усталым.
Он снял пиджак, туфли, развязал галстук, а она уселась, с едва заметной улыбкой на лице, в кресло напротив него.
— Странно, — произнесла она.
— Что странно? — спросил Джонни Фонтена, отпивая кофе.
— То, что великий Джонни Фонтена остался без девушки.
— Великому Джонни Фонтена исключительно везет, когда у него вообще встает.
— В самом деле?
Он редко бывал так откровенен.
— Случилось что-нибудь? — спросила Джинни.
Джонни улыбнулся.
— У меня было свидание с девушкой, и она оттолкнула меня. И знаешь, мне полегчало.
К своему удивлению, он увидел на лице Джинни тень гнева.
— Не волнуйся за своих маленьких шлюх. Она, конечно, думала, что таким способом сумеет возбудить интерес к себе.
Джонни с удовлетворением подумал, что Джинни, собственно, сердится на девушку, которая оттолкнула его.
— А, пошла она к черту, — сказал он. — Мне надоел этот материал. Надо взять себя в руки. Теперь, когда я не могу больше петь, у меня будут, наверное, трудности с женщинами.
— В жизни ты выглядишь гораздо лучше, чем на фотографиях, — успокоила его Джинни.
Джонни покачал головой.
— Я становлюсь холодным и жирным. К черту! Если этот фильм не сделает меня снова великим, пойду учиться печь пиццы. А может быть, устрою тебе протекцию в кино, ты выглядишь великолепно.
Она выглядела на свои тридцать пять лет. Красота молодых девушек, словно грибы, наполнивших город, сохраняется год-два. Некоторые из них так красивы, что способны остановить человеческое сердце, но погоня за славой и наживой смывает красоту, точно краску. Обыкновенные женщины не способны с ними состязаться. Ты можешь сколько угодно говорить о личном обаянии и уме — все решает естественная красота. Не будь этих красоток так много, появились бы шансы и у замечательных женщин с обыкновенным лицом и фигурой. Джонни Фонтена способен обладать всеми (или почти всеми) красотками Голливуда, и Джинни понимала, что его слова — обыкновеннейшая лесть. В этом смысле он всегда был щедр. Всегда, даже находясь на самой вершине своей славы, он был вежлив с женщинами и не скупился на комплименты. Он не забывал вовремя поднести им зажигалку или открыть дверь. Все это производило впечатление. Он относился одинаково ко всем девушкам, даже к тем, с которыми его связывала одна ночь, к девушкам типа «не-знаю-как-тебя-зовут».