У Гладких же с положенцем отношения не заладились. Федор Васильевич до этого никогда не работал на «черных» зонах — исключительно на «красных», где власть держит администрация. Придя сюда, он по привычке решил показать положенцу, кто есть ху, и взял неверный тон. «Будешь, зэчара, делать, как я скажу! Иначе в ШИЗО и СУС [6] „грев“ перекрою, тебя твои же кореша порвут».
Сумрак в полемику не вступал. Усмехнулся и, посмотрев куму в глаза, спокойно ответил: «Ну, попробуй». Пробовать Федор Васильевич не рискнул. У Сумрака был нехороший взгляд и такой же нехороший тон. Слишком нехороший. От которого тараканы на стенах дохнут…
Когда Шамаев исчез за дверью, Гладких вернул фотографию Кольцова в дело.
«Вот и вся проблема… Компромат — великая вещь. Безотказная, как автомат Калашникова. И надежнее денег. Готовьтесь стать матерью-героем, уважаемый коллега…»
* * *
В девять ноль-ноль, за час до отбоя, когда голодные волки в тайге готовятся затянуть лунную сонату, к дверям карантина подошли Казбек Шамаев и завхоз — долговязый зэк из числа активистов, живший в этом же здании, но с обратной стороны. Завхоз вверенным ему ключом открыл дверь и впустил смотрящего, хотя это было строжайше запрещено. Но смотрящий имеет право познакомиться с новобранцами, на то он и смотрящий.
Помещение, где расположился этап, представляло собой небольшой барак с нарами возле стен. Никаких отдельных номеров и перегородок. Никаких «евронар» и «европараш» — все дешево, надежно и практично.
Большинство новобранцев уже разбились на клубы по интересам. Петухи кучковались отдельно, блатные и первоходы тоже. Кольцов занял место в темном углу и ни с кем не вступал ни в какие разговоры. Прилег на койку, рассматривая низкий облупившийся потолок.
— Здорово!
Шамаев, прикрыв за собой дверь, вышел в центр зала, бегло осмотрел этап. Заметил Кольцова.
— Здорово, говорю… Я Казбек. Смотрящий за карантином.
Этап нестройно ответил. Кое-кто поднялся с нар.
— Бродяги есть?
— Есть, — ответил за всех мужик с выколотым на кисти жуком.
Шаман подошел к блатным и с каждым поздоровался за руку, по ходу знакомясь и интересуясь, как добрались. Угостил общаковыми сигаретами и чаем. После пожал руки мужикам и даже сказал пару добрых слов петухам, сразу распознав их в общей массе. Наконец остановился возле койки Кольцова.
— Инсульт-привет… Ну а ты кто по жизни?
Кольцов повернул голову и, не поднимаясь, коротко ответил:
— Мент.
— Мент? — ухмыльнулся Казбек. — А это куда? В какую дырку?
Этап заржал.
— Чего молчишь? Стесняешься?
— Слушай, я тебя чего, трогаю? — Кольцов по-прежнему оставался в горизонтальном положении. Лишь скрестил руки на груди.
Шаман повернулся к блатным:
— Братва, тут мусорок на грубость нарывается. Чего-то не догоняет.
Трое крепких блатных, в том числе и дядя с жуком на ладони, поднялись с коек и подошли к смотрящему.
— Слышь, ментяра, с тобой человек разговаривает!.. — Один из блатных злобно саданул ботинком по ножке нар. — А ты хамишь.
— Так люди не разговаривают.
— Может, тебе явку с повинной оформить? Быстро встал, плесень!..
Кольцов опустил ноги в кроссовки, поднялся с нар.
— Ну?
— А ты, часом, под хвост не балуешься? — сверкнув фиксой, глумливо спросил Шаман. — На пидорка похож…
— Что, проверить хочешь?
— Хочу.
— Тогда я сейчас в тазик с водой сяду, а ты мне в член подуй. Если пузыри из задницы пойдут, значит, я пидорок… (Сказано было, разумеется, жестче, но подлая цензура вынуждает фильтровать базар.)
Кое-кто из мужиков заржал. Гордый горец позеленел от ярости, словно Шрек. Какой-то мусорюга предлагает ему, смотрящему, да и просто уважаемому бродяге — стыдно повторить что! Да за такое!..
— Сука легавая, я из тебя Хиросиму сделаю!!!
Расписной кулак полетел в ментовский нос. Однако нос вдруг куда-то исчез, и кулак рассек воздух вхолостую. Зато живот наткнулся на жесткое препятствие. Сильно наткнулся. Так, что от боли свело мозг. И нарушилось дыхание. Умеет бить, сволочь ментовская! Научился в застенках!..
Кольцов не стал повторять удар, просто перекатился назад через нары и прижался к стене, обеспечив себе прикрытие со спины. Встал в боксерскую стойку.
Но получить пояс чемпиона по версии IKSR (исправительная колония строгого режима) он, естественно, не смог бы. Здесь только инвалидность получают. Хоть ты братья Кличко в одном лице, хоть Рокки-I–IV. Максимум, что можешь завоевать, — приз зрительских симпатий. Если, конечно, продержишься больше минуты.
— Мочи легаша! На братву, пидор, руку поднял!
Команду повторять не пришлось. Трое блатных прыгнули на Кольцова одновременно. Жук на руке превратился в оскалившийся череп. Бывший опер прижал кулаки к вискам, согнулся в поясе. «Получите-с…» Здесь у нас не ринг, рефери нет, правил, в общем-то, тоже. Удар локтем сверху, по почке. (Аплодисменты.) Второй по ногам. Еще один снизу — коленом в челюсть. (Аплодисменты.) Падая, Кольцов успел достойно ответить. Ответ пришелся в шамаевскую незащищенную промежность. (Бурные аплодисменты!)
Смотрящий взвыл, из Шрека превратившись в ослика. Упавший попытался перекатиться под нары, но это уже было нереально — на него обрушился камнепад. В руке одного из нападавших зэков мелькнула заточка. Где должен носить нож хороший мент? В спине!.. Сейчас, сука, сейчас… Это тебе не в кабинете признанки из невиновных выколачивать. Смерть неверным! Ситуация вышла из-под контроля, и просьба кума оставить мента в живых, скорее всего, выполнена не будет. Не судьба! Сделали все, что могли, но…
Кольцов уже ничего не соображал. Он рычал от боли и, свернувшись калачиком, по-прежнему защищал разбитыми кулаками голову — единственный способ уцелеть. Хотя бы еще минуту-другую…
«Неужели все закончится так быстро?.. А ты чего ждал?.. Предупреждали ведь. Здесь тебе не „Лав-радио“. Здесь радио „Шансон“. Блатная романтика».
— Ну-ка, ша!!
Хриплый, но мощный голос перекрыл крики разгоряченной братвы. Рука, уже занесшая над ментовской глоткой заточку, замерла в воздухе…
Это кто там мешает святому делу?! Все повернули головы к дверям. И замерли, словно на стоп-кадре. Потому что каким-то своим уркаганским чутьем догадались, что команде лучше подчиниться. Хотя на пороге стоял не вертухай. Скорее, совсем даже наоборот…