— Какова ситуация, Мартинес? — спросил Хуртадо, переключившись без предупреждения с шуток с Иглесиасом на Мартинеса.
Тот еще не соскочил с крючка, и шутить ему пока не полагалось.
— У меня по два человека в каждом из двух домов, и два фургона на улице перед каждым из них. А еще у меня есть человек на паромном терминале в машине. Это остров, и паром — единственный путь с острова и на остров.
— А лодки нет?
— Нам нужна лодка?
— Pendejo, конечно, нам нужна лодка. Оба дома подверглись вандализму, и тот, кто это сделал, прибыл не на пароме. Значит, у них есть лодка. Это первое. Второе — раз мы базируемся на острове, стало быть, нам тоже нужна лодка на всякий случай. Добудь лодку — нет, две лодки — и людей, чтобы ими управлять, да понадежнее. Как клиенты?
— После истории с Кальдероном они наделали в штаны и до сих пор не очухались. С этой стороны никаких проблем. Они как овечки.
— Полиция?
— Караулит их задницы. Поблизости от домов Гарсы и Ибанеса выставлены посты, но пока они почешутся, мы запросто сможем обделать любое дельце и смыться. Никаких проблем.
— Да, то же самое ты говорил перед тем, как кто-то добрался до Кальдерона. Знаешь, Мартинес, почему я не так сильно разозлился на тебя за этот долбаный провал?
Мартинес честно признался, что не знает.
— Потому что нет худа без добра, это избавило нас от лишних хлопот. С Кальдероном, во всяком случае. Он знал то, чего не знали другие, и становился для всех морокой, так что, если он сошел со сцены чуть раньше, чем планировалось, это для меня не проблема, к тому же, как ты говоришь, другие стоят в очереди. Единственный, кто нам очень нужен, — это Ибанес, это связано с переправкой бревен и прочим. Ну а что до фирмы Кальдерона, то ею, я полагаю, теперь руководит его сын.
— Нет, дочь, насколько я понял. Сын своего рода maricon, бездельник. Он сейчас в Нью-Йорке. Компанией управляет дочь.
— Хорошо. Мне уже полегчало. Она не будет проблемой, когда наступит время. Ну а как насчет тех двух fregados, этой надоедливой парочки в раскрашенном фургоне?
— Пока ничего. Пусто. Такой номер нигде не числится.
— Поддельные номера? Это интересно. Это наводит на мысль о серьезной организации.
С переднего сиденья подал голос Иглесиас:
— У них номерной знак какой-то придурочный, не оранжевый, как у других машин, и пальма не нарисована.
— Это номерной знак другого штата, — проворчал Хуртадо, даже без особого раздражения. Ну откуда ребятам из Кайли знать, что здесь в разных штатах разные номерные знаки? Он просто объяснил это своим подчиненным.
— И там наверху написано «yova», — добавил Иглесиас.
— Yova? — переспросил Хуртадо. — Что это значит — yova?
— Я не знаю, босс, там так было написано, большими буквами, а еще облака и какие-то здания, но никаких пальм. «А-Й-О-В-А» — вот так и написано.
— А, да, понятно, — сказал Хуртадо. — Айова. Это название штата, далеко отсюда, и, очевидно, бесполезно пробивать эти номера там, это не даст нам адреса в Майами. Похоже, эти люди очень умны для американцев.
— А вы уверены, что это американцы, босс? — спросил Мартинес.
— Они используют американцев, а у нас дома и не пахнет никем, кто работал бы против нас. Так, во всяком случае, заверяет меня мой друг, здесь присутствующий.
Он имел в виду El Silencio, подумал Мартинес, а уж если El Silencio пустили по следу с заданием выяснить, кто в преступном мире Колумбии интересуется операцией в Паксто и ведет свою игру в Майами, а он ничего не выяснил, то да, можно быть практически уверенным в том, что там ничего подобного и не происходит. В зеркало заднего обзора он украдкой глянул на этого человека. Если половина того, что о нем говорят, правда, у него должны быть рога, клыки и хвост, но он выглядел заурядно, ничего особенного. Обычный латиноамериканец; если и есть что примечательное, так это шрамы на горле. По легенде, ему было десять лет, когда кто-то был убит перед убогой маленькой лавкой, которую держала его семья в Кайли, и, как обычно, убийцы убрали всех потенциальных свидетелей, всю его семью: мать, брата, трех сестер. Другие говорили, что семья занималась рэкетом, проявила чрезмерную алчность, была вырезана в назидание. Но так или иначе, семья была убита, а мальчишке кто-то перерезал горло, но не убил его, а повредил голосовые связки, так что он мог говорить лишь каркающим шепотом. Потом, в возрасте пятнадцати лет, он нашел человека, который был виновен в этих убийствах, похитил его, продержал шесть дней и вернул туда, откуда забрал живым, но в таком состоянии, что это шокировало даже матерых головорезов Кайли… Так он обратил на себя внимание Габриэля Хуртадо.
— Что ты думаешь об этой истории с котом? — спросил Мартинес, чтобы сменить тему.
— Тактика, чтобы напугать нас, — махнул рукой Хуртадо. — Должно быть, наши противники думают, будто мы невежественные крестьяне, которые боятся магических животных. Это наводит на мысль о русских. Или гаитянах. Но кем бы они ни были, эти ребята явно захотят довести начатое до конца, а потому постараются добраться до обоих наших, пока еще живых, подопечных. Вот и пусть добираются: как только они явятся к ним, мы их заполучим. Верно, Рамон?
El Silencio кивнул, но, естественно, ничего не сказал.
— Луковый соус! — сказал профессор Кукси. — О, брат! Это удар!
Дженни подняла голову от микроскопа и моргнула.
— Прошу прощения?
Кукси сердито зыркнул на нее, снова повторил: «Луковый соус!» — и, схватив горсть желтых страниц из блокнотов, оттисков и распечаток, покрывавших письменный стол, подбросил их к потолку. Она уставилась на него.
— Я чувствую себя как мистер Крот, — сказал он. — Эта злосчастная газета и атмосфера вокруг этого дома. Это невыносимо.
Дженни поняла, что он имел в виду. После второго убийства Руперт стал параноиком или большим параноиком, чем обычно. Хотя при этом говорил часто и громко, что они не имеют точных сведений насчет причастности Мойе к насилию и что альянс «Лесная планета» всегда громогласно выступал против любого намека на экологический терроризм, и, если этим займется полиция, силы эксплуататоров с восторгом запачкают их доброе имя. Из этого следует, как поняла Дженни, что все упоминания о знакомстве с Мойе следует свести к возможному минимуму, ну а заодно уничтожить в усадьбе все следы какой-либо сомнительной с точки зрения закона деятельности. Посаженную Скотти марихуану выкорчевали и под покровом ночи вывезли за пределы усадьбы, и даже библиотеку подчистили так, что ее содержимое устроило бы даже проверяющих девушек-скаутов от церкви мормонов. Луна перестала разговаривать со всеми, кроме Скотти, и реагировала на все короткими сердитыми вспышками. Скотти же явно пребывал на грани клинической депрессии, а поскольку именно он отвечал за поддержание порядка на территории усадьбы, в последнее время она приобрела нездоровый, запущенный вид, уподобившись небрежно одетому, плохо подстриженному человеку, обросшему трехдневной щетиной. О том, чтобы обратиться в полицию, никто даже не заикался.