Он наклонился ко мне и сказал:
— На Кастелли произвела впечатление твоя работа, можно сказать, он восхищен, он даже не представлял себе, что сейчас могут так работать, я хочу сказать, что она просто превосходна, эта фреска, ее не отличишь от подлинного Тьеполо, только краски свежие и чистые.
— Означает ли это, что мне заплатят? — поинтересовался я.
— Ну разумеется, деньги уже переведены на твой счет. Но послушай, Чаз, это лишь самое начало. Двести тысяч «кусков» — это жалкая мелочовка по сравнению с тем, что ты можешь зарабатывать, имея нужные связи.
— Потолки еще больше?
— Нет, здесь сейчас есть люди… — Он еще понизил голос, как будто здесь был хоть кто-нибудь, сносно владеющий английским. — Как тебе нравится предложение заработать миллион долларов?
Что ж, это привлекло мое внимание.
— И кто же готов заплатить мне миллион? И за что?
— Вернер Креббс. Он здесь. Ему очень понравилась твоя работа.
И тут я вспомнил рассказ Мориса об этом человеке — что он занимается темными делишками, но любит искусство, не похож на всех тех, кто только мнит себя знатоками, но не похож и на вульгарного полугангстера вроде Кастелли, и я решил, что, несмотря на предостережение Мориса, хочу познакомиться с Креббсом.
И я сказал:
— Хорошо, пошли.
— Нет, не сейчас — завтра. У тебя есть приличная одежда?
Я сказал, что нет, и снова спросил, за что Вернер Креббс собирается заплатить мне миллион долларов, но Марк уклончиво ответил:
— Ты сам с ним поговоришь, вы встречаетесь завтра. Но сначала нам нужно привести тебя в порядок.
И действительно, на следующее утро Марк купил мне новый наряд; мы прошли к площади Сан-Марко, одежда от Армани, обувь от Боттега Венета, а затем парикмахер в гостинице «Даниэли» придирчиво осмотрел меня, словно реставратор, изучающий потолок с облупившейся фреской, после чего постриг, пропарил лицо и побрил. Потом на катере гостиницы «Киприани» мы отправились в Джудекку, где Креббс снял номер люкс. Марк все утро возбужденно болтал без умолку, но, когда мы сели в катер, он притих. Сначала я решил, что его укачало, но потом, оглядываясь назад, понял, что он просто нервничал. Или боялся.
Мне тоже было страшно, но я боялся не Креббса.
Когда мы находились в катере, это произошло снова: я смотрел на лагуну и на оставшийся вдалеке город, наслаждаясь ощущением того, что снова плыву по воде, и любуясь потрясающим, хотя и заезженным видом, и вот я моргнул и вроде как увидел Рива-дельи-Скьявони, запруженную кораблями, каравеллами, судами рыбаков и тартанами с косыми латинскими парусами, вблизи полно лодок и над Арсеналом поднимается черный дым, образуя расплывающееся облако. И никакого шума двигателя больше нет, я нахожусь на галере, сижу на корме под расшитым балдахином, одетый во все черное с белыми кружевами; на палубе сидят другие люди, одетые так же, и один из них обращается ко мне, дон Гильберто де Перальта, мажордом испанского посла, он стал моим чичероне в мой первый приезд в Венецию, и мы направляемся не от города, а к нему, к молу перед собором Святого Марка, и Гильберто рассказывает мне о картинах Тинторетто и Веронезе в зале Большого совета. Я смотрю на сверкающий шпиль, виднеющийся за мачтами, и сердце поет у меня в груди. Я с трудом верю, что нахожусь в городе Тициана и других мастеров; мой взгляд жаждет увидеть обещанные шедевры. И вот галера плавно касается причала, мы выходим и собираемся у борта; нам в лицо несет дымом от курильниц, которые жгут, чтобы заглушить зловоние рабов внизу, но мы все равно чувствуем запах этих несчастных. Нас встречают, ибо я путешествую вместе с доном Амброхио Спинолой, маркизом де лос Бальбасесом, генерал-капитаном, главнокомандующим католических армий, сражающихся с еретиками в Нидерландах, который был любезен со мной в течение всего путешествия из Барселоны. Он, разумеется, сходит на берег первым, и за ним следует его свита, а потом и я наконец ступаю на землю Венеции.
И я действительно шагнул на причал, но только это был причал гостиницы «Даниэли», я пошатнулся, словно пьяный, и обязательно упал бы, если бы Марк не подхватил меня под руку. Он испуганно произнес:
— Господи, дружище, что же ты меня не предупредил, что страдаешь морской болезнью? Я бы дал тебе таблетку драма-мина.
— Меня никогда не укачивает на море, — сказал я.
— Тогда это что-то другое. Ты бледный как полотно. С тобой точно все в порядке?
Я солгал, сказав, что чувствую себя превосходно. Однако превосходным мое состояние нельзя было назвать даже с большой натяжкой; я думал, что прошло уже несколько недель с тех пор, как я в последний раз принимал сальвинорин, и, быть может, сейчас я снова проснусь в той жуткой роскошной квартире, а вся эта Венеция окажется еще одним психотическим провалом, и мне пришлось делать огромные усилия, чтобы переставлять ноги, следуя за Марком в вестибюль гостиницы.
Креббс снял люкс супруги дожа. Светлая мягкая мебель. На полу восточные ковры, панорамный вид из узких, высоких окон башни Дворца дожей на площади Святого Марка. Я был наслышан об этом, вероятно, самом дорогом номере в Венеции, три тысячи евро за ночь, и вот я увидел самого Креббса: аккуратный темный костюм, ботинки ручной работы, галстук за пятьсот долларов, большая сигара. У него была загорелая, блестящая, пластиковая кожа, которую можно увидеть только у действительно богатых людей, гладкая, как у Кьюпи, [74] все старческие пятна и морщины старательно удалены, — я знал, что ему больше семидесяти, но выглядел он на пятнадцать лет моложе. Кайма коротких серебристых волос вокруг лысой макушки — судя по всему, от трансплантации волос Креббс решил воздержаться. Он оглядел меня с головы до ног, словно покупал породистую собаку.
Я тоже придирчиво осмотрел его: ощущение силы, безжалостность, нечто такое, чего не увидишь в обычном биржевом маклере, но я это безошибочно узнал, поскольку только что беседовал с генерал-капитаном Спинолой, в семнадцатом веке. Наши взгляды встретились, и на лице Креббса появилась улыбка. Тут я испытал небольшой шок — он был искренне рад меня видеть.
Марк представил нас друг другу, мягкое, сухое рукопожатие, никакой медвежьей хватки, очевидно, в этом нет необходимости. Я заметил здесь своего старого знакомого Франко; я полагал, он работает на Кастелли, но нет, если только его не одолжили, как обычные люди одалживают инструмент: вот он, мой водитель и телохранитель собственной персоной, наслаждайтесь! Мы провалились в глубокий мягкий диван, Креббс устроился в кресле напротив. Нам предложили сигары, и Марк взял одну, разумеется кубинскую «Кохибу». Я остановил свой выбор на бокале шампанского «Дом Периньон», которое принес Франко, похоже, мастер на все руки. Марк начал было разговор ни о чем: любезности, как прошло путешествие, какой красивый номер и так далее, но Креббс взглядом заставил его умолкнуть. Он просто хочет побеседовать со мной.