Что касается рецепта, содержавшегося в письме, то я не видел в нем проку для моего начальника, поскольку он не был священником и ему следовало обратиться к помощи какого-нибудь кюре, прежде чем писать епископу Памье. Это была только одна из загадок. Но, зная, что отец Августин не мог написать епископу сам по причине слабого зрения, я пошел к Сикару и спросил его о письме.
— Да, — сказал он и, подняв голову, захлопал своими большими прозрачными глазами. Он просматривал тома «Суммы» Ангельского доктора, проверяя, не завелся ли там червь. — Я помню, что писал это письмо. Он отправил его в Памье вместе с еще какими-то свитками. Но насчет них вам нужно спросить брата Люция.
— О чем говорилось в письме? Вы помните?
— О какой-то женщине. В нее вселился дьявол.
— Вы знаете ее? Он называл ее имя?
— Нет.
Подождав немного, я понял, что если я хочу узнать еще что-нибудь, мне придется вытаскивать из него слова, будто зуб клещами. Сикар всегда был таким — сказывалось монастырское воспитание. Или же это отец Августин велел ему говорить только если спрашивают, отвечать только на вопросы, которые задают, и держать свое мнение при себе, пока он не достигнет высшей степени зрелости либо учености.
— Сикар, — сказал я, — не упоминал ли отец Августин того, где или с кем она живет? Не давал ли он вам каких-либо подробных описаний? Припомните.
Сикар послушно стал припоминать. Он закусил нижнюю губу. Нервно теребя перо тонкими пальцами, он качнул головой.
— Он только сказал, что она молодая. И замечательных духовных достоинств.
— И он ничего вам не объяснил?
— Нет, отец Бернар.
— А вы и не подумали спросить его?
— Нет, отец мой! — изумился Сикар. — Зачем мне это делать?
— Из любопытства. Вам ведь было любопытно? Мне было бы.
Бедный мальчик уставился на меня, будто не знал слова «любопытство» и не имел желания с ним познакомиться. Я понял тогда, что отец Августин поступил мудро, выбрав себе такого писаря — лишенного пытливости, от природы покорного и безнадежно тупого — и потому неспособного выдать тайны Святой палаты. С тем я и оставил его, сказав ему несколько ободряющих слов, и пошел к вечерней службе, все размышляя об этом удивительном письме, которое я решил — и не напрасно, как оказалось, — до поры спрятать.
Мысленно же я дал себе слово, что навещу женщин в Кассера, чтобы удостовериться, что там все в порядке. Но до приезда сенешаля мне не хотелось этого делать; я желал услышать его отчет, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги.
Так случилось, что он вернулся на следующий день, и список подозреваемых был у меня еще не готов. Я даже не успел допросить Бернара де Пибро. Возможно, я переоценил свои способности, но, признаться, я не ожидал сенешаля так скоро. Если бы это расследование поручили мне, я бы вел его более медленно и осторожно.
У всех у нас, я полагаю, свои методы работы.
Я писал письма, когда привезли тела. Мне пришла мысль, что я должен обязательно увидеться с тремя приятелями Бернара де Пибро — Этьеном, Одо и Гибером, — чтобы по возможности установить, где они были и что делали в день убийства. По крайней мере двое из этих молодцов вполне могли обучаться искусству боя, и раз это были горячие головы, любители выпить, то были все причины полагать, что они подначивали друг друга свести счеты с виновником злой судьбы товарища. Этому не противоречило предположение о неповинности самого Бернара. Компания диких, необузданных юнцов, убежденная, что их друг сидит за решеткой без вины, в слепой ярости была вполне способна осуществить столь чудовищный акт насилия.
Пока, по крайней мере, они являлись главными подозреваемыми.
Вы, наверное, не знакомы с формальностями вызова свидетелей для дачи показаний перед трибуналом. К их кюре посылают письмо следующего вида:
«Мы, инквизиторы по делам еретиков, приветствуем вас, предписываем и приказываем вам, силой данной нам власти, от нашего имени уведомить такого-то, что ему надлежит явиться такого-то числа туда-то для ответа по вере его».
В этом случае я, разумеется, указал три имени и потребовал, чтобы они явились ко мне в разное время, в разные дни, поскольку я желал допросить их поодиночке.
Запечатав послание, я чинил перо, готовясь приступить к следующему (насчет тестя Раймона Мори), когда в дверь постучали. Поскольку дверь была заперта изнутри на засов, как принято у нас в палате, я поднялся и пошел открывать. На пороге я увидел Роже Дескалькана.
— Ваша милость! — воскликнул я.
— Отец мой, — он был весь мокрый от пота и серый от пыли и в правой руке держал поводья своей кобылы, — примите эти бочонки.
— Что?
— Тела в этих бочонках, — он показал на лошадей позади. Каждая была гружена двумя небольшими бочонками, перевязанными веревкой. Их сопровождали шесть или семь усталых и измученных тяжелой дорогой солдат. — Их засолили.
— Засолили?
— Поместили в рассол. Чтобы сохранить.
Я перекрестился, и двое из солдат, видя это, сделали то же самое.
— Я подумал, что вы захотите, чтобы я привез их прямо сюда, — продолжал сенешаль. Он говорил хриплым голосом и шумно отдувался. — Или у вас есть другие предложения?
— А… мм…
— Запах от них тяжелый, должен вас предупредить.
К этому времени Раймон Донат, проявляя неизменную бдительность, появился из скриптория. Я слышал у себя за спиной изумленные возгласы.
— Их придется осмотреть… — промямлил я. — Нужно спросить брата лекаря…
— Отвезти их в монастырь?
— Нет! Нет… — Представив, как эти зловещие предметы осквернят и нарушат покой нашей обители, я ужаснулся. Я знал, что многие братья будут встревожены. — Нет, отвезите это… сейчас-сейчас… — Тут я вспомнил о пустых конюшнях у нас под ногами. — Вниз. Туда. Раймон, проведите их, пожалуйста. Я должен сходить за братом лекарем.
— Жан сделает это. Мне нужно с вами поговорить. Жан! Ты слышал. — Сенешаль мотнул подбородком в сторону одного из солдат. — Арно, присмотришь за разгрузкой. Где мы можем поговорить, отец мой?
— Входите.
Я провел сенешаля в комнату, ранее занимаемую отцом Августином, и предложил садиться. Увидав, как он рухнул на стул инквизитора, я также почувствовал себя обязанным предложить ему что-нибудь для подкрепления сил. Он отмахнулся от моего предложения.
— Когда приду домой, — сказал он. — А теперь скажите, что произошло, пока меня не было. Вы узнали что-нибудь важное?
— Ах… — Ясно было, что он не привез хороших новостей. — Я собирался задать вам тот же самый вопрос.
— Отец мой, я не ищейка. У меня нет чутья в таких делах. — Вздохнув, он потупил взгляд на свои прекрасные испанские башмаки. — Все, что я могу сказать, так это, что если жители деревни тут замешаны, то каждый из них, все до единого.