Машин успокаивающе положил руку на плечо Михаилу.
— Спокойствие, молодой человек. Я не хотел Вас обидеть. Вы были до сих пор за границей. Знаете ли, мы тут уже долгие месяцы живем этими планами, и все время на глазах у тайной полиции. Я сам включился в это дело прошлой осенью, когда вернулся из России. Тогда нас было меньше дюжины, а сейчас — настоящая организация: больше ста пятидесяти членов по всей стране, большинство из них офицеры, есть несколько курсантов военной академии. Если провалится хотя бы один, мы все погибли. Надеюсь, теперь Вы лучше понимаете, почему я так нервничал.
— Но у Вас не было ни малейшего повода подозревать меня, — возразил Михаил.
Машин на это ничего не ответил.
— Мы не хотим переворота под лозунгом apès nous le déluge, [78] не собираемся погрузить страну в хаос. Наша цель — мирный переход от господства произвола к господству права.
— Здесь мы с Вами едины. Только я бы не называл это мирным переходом, если при этом погибнет множество людей.
У Машина дрогнули кончики усов.
— Этот пункт неоднократно и подробно обсуждался. Как я уже говорил, необходимо всячески избегать ненужного кровопролития; но есть очевидные вещи, которые Вы, по-видимому, не хотите замечать. Победа над политическим противником состоит в том, чтобы пережить его. Вспомните короля Милана. Он отрекся от престола, покинул страну, в ответ на обещание никогда не возвращаться получил от русских два миллиона, но через пять лет снова оказался в Белграде, а три месяца спустя был уже на троне.
— Он был назначен только главнокомандующим армией.
— Это уже казуистика. Он был королем. — Машин украдкой оглянулся. — Нам лучше сейчас расстаться. Нежелательно, чтобы личного адъютанта короля заметили в обществе подозрительной личности. Вы сказали до этого, что приняли повышение, чтобы не вызвать подозрений. Но именно это и делаете, беседуя со мной.
— Я всегда могу сослаться на незнание теперешней обстановки. Меня здесь не было три года. Откуда мне знать, кто впал в немилость, а кто нет?
Во двор въехали рысью несколько кавалеристов.
— Светловолосый капитан, который как раз спешился, зять Цинцар-Марковича, Йован Милькович. Приличный парень. Мы, собственно, хотели вовлечь его в заговор, но потом отказались от этой идеи. Из-за его тестя это было бы слишком рискованно.
— Я встречал его сегодня утром в Конаке, он как раз сменился, когда я пришел. Его жена должна сегодня родить первенца.
— Она прелестное молодое существо. Надеюсь, все обойдется. Это счастливая молодая пара. Итак, я лучше уйду. Вечером снова встречаемся здесь, в каптерке фельдфебеля. Она расположена с задней стороны здания. Приходите, если сможете, но будьте осторожны. В крепости отнюдь не все на нашей стороне.
Он удалился, а Михаил присоединился к группе, приехавшей вместе с капитаном Мильковичем. Трое из них показались ему знакомыми, и он припомнил, что видел их сегодня на встрече в офицерском клубе. Худощавый, сильно загорелый лейтенант Милутин Лазаревич носил темно-синюю с вишнево-красными отворотами форму саперов, коренастый невысокий Войя Танкосич был в синей с зелеными полосками форме пехоты, а элегантный капитан Люба Костич — в голубой с желтой шнуровкой форме лейб-гвардии.
— Вчера вечером ты сбежал из-за карточного стола. Наверное, у твоей жены начались уже схватки, — поддразнивал Танкосич светловолосого Мильковича, который со своими длинными конечностями и светлой кожей напоминал афганскую борзую посреди стаи коротконогих лохматых дворняжек. — Просто ты наверняка хотел явиться домой с выигрышем, не так ли?
— Я не говорил, что у нее схватки, — протестовал Милькович, — но вообще-то в любой момент они могли начаться. Да и выигрыша, собственно, не было, так, пара динаров.
— А как насчет реванша? — спросил лейтенант Лазаревич. — Мы могли бы сыграть прямо сейчас в комнате ординарцев.
— Нет, сейчас действительно не могу. Хотел только по-быстрому чего-нибудь перекусить и поехать домой.
— Оставь его, он нужен своей жене, — рассмеялся капитан Костич.
— Это зачем же? — хихикнул Лазаревич. — Он свое дело сделал, теперь ее очередь.
Сопровождаемый шуточками, Милькович покинул группу. Хорошее настроение заговорщиков озадачило Михаила. Эти люди веселились, как школьники перед экскурсией, и, наблюдая за ними, он размышлял о том, что они ни на минуту не задумались о том, кому из них в эту ночь повезет остаться в живых, а кому нет.
Крепость с ее стенами, сложенными из белого, но затем посеревшего известняка, была в какой-то степени подходящей декорацией для этого фарса. Офицеры были потомками тех несчастных воинов, чьими головами турки когда-то украшали стены крепости. Михаил никогда не мог смотреть на крепость без того, чтобы не вспомнить рассказы деда о кровопролитии и пытках. Героические подвиги Карагеоргия, сражения под руководством Милоша Обреновича и его гайдуков, бесстрашные вылазки свирепых партизан с гор Шумадия были для сербских детей поколения, к которому принадлежал и Михаил, лучшими рассказами на ночь. Мальчишкой он мечтал о таких же подвигах, но с годами, проведенными в Европе, эти мечты навсегда утратили для него свою прелесть. Он вглядывался в лица молодых офицеров, никогда не бывавших за пределами Сербии, за исключением венгерского городка Землин на другом берегу Савы, и уж точно не проводивших долгие месяцы в удушливой атмосфере швейцарского санатория или французского курорта, и понимал, что свежевыглаженная форма всего лишь маскарадный костюм для них, этих потенциальных уличных грабителей и головорезов.
Колокола на кафедральном соборе пробили половину третьего, когда Михаил увидел Аписа, выходящего из кабинета командира полка. С первого взгляда стало ясно — что-то не так. Михаил понял это по нервной походке, учащенному дыханию и затравленному выражению глаз. Апис пытался отыскать взглядом полковника Мишича, который сидел к нему спиной, и тот, почувствовав необъяснимым образом немой призыв, обернулся, а затем направился к Апису. Гонимый любопытством, Михаил тоже устремился к ним. Апис молча кивнул им и снова направился к кабинету. Полковник и Михаил последовали за ним.
Апис миновал прихожую, в конце которой располагалась канцелярия. Пять офицеров со стаканами вина в руках стояли, окружив какого-то капитана, который сидел в кресле за письменным столом. Рядом, на маленьком столе были графин с вином, поднос с бутербродами, холодным мясом, а также множество тарелок с остатками еды. Все выглядело как встреча друзей, собравшихся что-то отпраздновать в узком кругу. Только капитан, который сидел за письменным столом, облокотившись на спинку кресла, нарушал всю картину. Его голова странным образом склонилась на сторону, а на щеке был едва заметен след крови. Позади капитана, на побеленной стене также видны были брызги крови, а на полу — розово-серая масса, похожая на рвоту. Присмотревшись, пораженный Михаил понял, что это части мозга и костей черепа.