— Ваши люди думали иначе, раз обещали мне этот поцелуй, — раздраженно возразила Драга. — Да и вообще, эта женитьба была целиком ее идеей. При всей своей любви Александр не женился бы на мне, если бы полковник Таубе не заверил короля, что при дворе это дело почти решенное. Я же со своей стороны была вполне довольна ролью королевской любовницы. Разумеется, я не думала, что смогу играть эту роль вечно, и поэтому хотела позаботиться о том, чтобы в соответствующее время удалиться на покой куда-нибудь в южную Францию. Я бы и теперь с большим удовольствием играла эту роль, чем быть королевой и позволять Вашим агентам втаптывать в грязь мою репутацию.
— Вашу репутацию Вы сами и разрушили. Не Вы ли разграбили государственную казну, преследовали невиновных, заставляли мужа менять конституцию чаще, чем перчатки? Он восстановил армию против себя, изгнав из ее рядов лучших офицеров только за то, что они не хотели пресмыкаться перед Вами. И теперь против Вас обоих весь офицерский корпус.
— Это верно, кое-кого он выгнал из армии. Тех, кто выставил в казино мой портрет в качестве мишени и разрешил солдатам петь на мотив старых маршей похабные песни обо мне. Ни один муж не потерпел бы таких оскорблений своей жены.
— Муж! Какой муж позволил бы жене присваивать по два франка за каждую купленную у «Шкоды» винтовку? Неужели Вы думаете, что об этом повальном взяточничестве никому не известно? Если сегодня заходит речь о коррупции в высших слоях, то люди не довольствуются уже общими намеками, а прямо называют Ваши с королем имена. И все это во время, когда страна на грани банкротства, а министр финансов, как игрок, от которого отвернулась фортуна, мечется от одного банка к другому, выпрашивая кредиты. Царь Николай поручил Вам принести страдающему сербскому народу свободу и благоденствие, а Вы постыдно бросили этот народ на произвол судьбы.
Зеленые глаза Драги сверкнули от возмущения.
— Свобода и благоденствие! Вы вообще не понимаете значения этих слов. Почему именно самые ужасные деспоты горюют, что другие народы угнетены и ведут крестовые походы для их освобождения? Почему? Всех политических заключенных в Сербии меньше, чем в одной из бесчисленных тюрем в Сибири. Если уж Ваше правительство так сильно радеет за свободу, почему, черт побери, оно не начнет с освобождения своих людей?
Грабов достал из кармана жилета часы.
— Я думаю, Вам сейчас лучше уйти, мадам. Я приехал в Белград не для того, чтобы вести с Вами бесплодные дебаты.
— Я уйду только после разговора с Чариковым.
— Не ставьте себя в смешное положение. Неужели я должен распорядиться, чтобы Вас выставили из дома?
— Только посмейте.
— Будьте, наконец, благоразумны, сударыня. Вы здесь достаточно долго прожили, чтобы не питать иллюзий относительно таких людей, как Чариков. Вы действительно склонны полагать, что он, минуя нас, обратился бы к государю по Вашему делу? Или хотя бы к министру иностранных дел? Он прекрасно чувствует себя в постели, лечит свою простуду и, если с Вами произойдет что-то неприятное, первым выразит свое недоумение. А новое сербское правительство накажет тем, что на празднование коронации направит от посольства какого-нибудь третьего секретаря. Касательно царского правительства — оно никогда не согласится, что имело к этому какое-то отношение. Если же события примут трагический оборот, царь прикажет по всей стране приспустить флаги и объявит по своему любимому брату и его супруге двадцатисемидневный придворный траур. В газетах можно будет прочитать, что царь и царица проливали слезы глубокого сострадания и истово молились в храме рядом с их покоями в Царском Селе за упокой души новопреставленных Александра и Драги.
Драга слушала скорее очарованная, нежели пораженная.
— Так вот как это будет, — сказала она, и это был вовсе не вопрос. Напряжение последних недель действовало теперь притупляюще, и страх уступил какому-то смертельному спокойствию. Она нашла в себе силы даже улыбнуться Грабову. — Вы как следует постарались меня напугать, хотя одного Вашего появления в Белграде достаточно, чтобы я от страха образумилась. Удивительно, как Вы сумели обвести вокруг пальца Маршитьянина и проникнуть в страну. Но добросовестная секретная служба Австрии уже наверняка знает о Вашем появлении, да и правительство Франца-Иосифа явно будет не в восторге от перспективы видеть русскую марионетку на сербском троне. Я думаю, они сделают все, чтобы не допустить переворота. Не забывайте: их мониторы стоят на другом берегу Савы, в пределах досягаемости.
Полковник зевнул, явно скучая.
— Я бы на Вашем месте не полагался на Франца-Иосифа. Вы ему давно уже не нужны. Граф Голуховски гораздо охотней видел бы Петра Карагеоргиевича на троне, чем Вас с Сашей. Хотя Петр и является открытым врагом Австрии, но с ним хотя бы всегда будет все понятно. Ваша же внешняя политика, наоборот, изменяется с каждым поздравлением с днем рождения от того или иного королевского высочества — послал он его или забыл послать. За одно только приглашение на чай к королевскому двору Вы готовы заключить десятилетний пакт с самим дьяволом, а за торжественный прием в Вашу честь Вы не моргнув глазом запродадите ему души всех сербов. Нет, нет, австрийцы переживут это легко, они же не идиоты. Так что не ждите, что мониторы на всех парах поспешат сюда — они останутся там, у того берега.
Поскольку в салоне и двери и окна были закрыты, постепенно стало довольно жарко. Драга взяла плащ и шляпу со стула, куда в начале аудиенции их сложила, надела один рукав и тщетно пыталась найти второй, который завернулся. Грабов молча смотрел на это, не проявляя желания помочь.
— Вы просто образец галантности, — горько улыбаясь, заметила Драга, когда наконец справилась с плащом.
— Отнюдь нет, — буркнул он. — Мне за это, видите ли, и не платят.
— Да, Вы не полковник Таубе. — Она засмеялась. — Вот кто действительно джентльмен: предупредителен, вежлив и интеллигентен. Когда я три года назад разговаривала с ним о покушении на моего будущего тестя, он держал себя прекрасно. — Ее тон изменился: — Вы не считаете, господин полковник, что Ваше правительство окажется в щекотливом положении, если записи этого разговора попадут в руки врага или известного журналиста?
Он задумчиво посмотрел на нее.
— Я ожидал этого.
— Что Вы ожидали?
— Что Ваш визит кончится шантажом, когда другие средства будут исчерпаны. Но у Вас ничего не получится. Мне-то известно, что никакого протокола не велось.
— Но такой всегда может быть составлен. Он будет лежать за границей в сейфе пользующегося нашим доверием друга. С точными указаниями, когда его вскрыть и опубликовать.
— Предположим, Вы действительно записали вещи, о которых лучше забыть. Вы не подумали, что такая публикация навредит Вашей репутации больше, чем нам?
— На меня уже столько всего навесили, что хуже от этого не будет.
— Вы ошибаетесь. Это верно, народ Вас ненавидит. Вас обвиняют в преступлениях и ошибках, которые были совершены задолго до Вас. Но разумное меньшинство, однако, и здесь и за рубежом видит в Вас ту, кем Вы на самом деле являетесь, — самую обычную женщину, которая не справляется с абсолютно необычной ролью, навязанной ей судьбой. Вы неплохой человек, Драга, только судьба, к сожалению, сыграла с Вами злую шутку.