Юбка уже давно вся собралась наверху, и Рэйчел чувствовала обнаженной кожей ног мягкий вельвет его брюк и жесткое, горячее вздутие, которое давило ей на бедра. Судорога желания сотрясла ее хрупкое тело — она была в руках мужчины со вполне мужскими потребностями, и на эти потребности надо было ответить, пройти до конца, шаг за шагом — или отступить, и отступить сейчас.
Словно прочитав ее мысли, Габриэль глубоко и неровно вздохнул, поднял голову и посмотрел на нее затуманенным взглядом.
— Время решать, — проговорил он напряженным голосом. — Мне нужно знать сейчас, пока я еще могу оставаться джентльменом, этого ли ты хочешь.
Рэйчел оцепенело, и не мигая, смотрела ему в глаза. А кончик его пальца вычерчивал медленные, горячие круги на белой коже ее оголенного бедра — круг за кругом, снова и снова. Все ее мысли и чувства сошлись на этой крошечной точке, когда он вновь заговорил:
— Ты должна решить, Рэйчел, — девочка или женщина. Это твое право и твое решение, но хорошо подумай, что ты выбираешь, потому что обратной дороги не будет.
Обратной дороги не будет. Слова повисли в воздухе: каков бы ни был ее ответ, он изменит ее будущее раз и навсегда.
— Итак, Рэйчел, что ты скажешь?
Вопрос был задан тихим, убийственно спокойным голосом. Даже его руки перестали двигаться и неподвижно лежали на подлокотниках кресла — он оставлял выбор за ней.
В тишине полутемной комнаты равномерное тиканье часов казалось неестественно громким, как шаги неумолимо надвигающейся судьбы, словно эхом повторенные в ровных ударах сердца Габриэля под ее пальцами, лежавшими на его черной майке.
Обратной дороги не будет.
В конце концов все решило отсутствие той крошечной горячей точки на бедре — без нее кожа казалась ледяной, лишенной самого главного.
Мучительное ощущение пустоты расползлось от этой точки по всему телу, возбудило острую, иссушающую жажду, утолить которую могло лишь одно.
— Да, — проговорила она так тихо, что он сначала не уловил ее слов и нахмурился. — Да… — снова начала она, чуть более твердо, но что-то в ее лице, во всем теле уже сообщило ему ответ, и он не стал дожидаться дальнейших слов.
Вместо этого с силой прижал ее к себе и впился в губы с такой неистовой страстью, что, будь у Рэйчел хоть какие-то сомнения, она стала бы бороться за свою безопасность.
Но у Рэйчел не было сомнений. Напротив, этот поцелуй был предвестником утоления той жажды, которая сейчас испепеляла ее и была столь остра, что каждое прикосновение вызывало боль.
— Ты этого хочешь? — донесся до нее хриплый от страсти голос.
Она лишь слабо кивнула, не в силах произнести ни слова, и в следующую секунду оказалась на руках Габриэля. Он нетерпеливо толкнул плечом дверь в спальню и медленно опустил Рэйчел на постель.
— О, женщина, женщина, — бормотал он, ловким движением стягивая майку, — не часто мужчина способен устоять перед твоим искушением!
Когда он вытянулся рядом с ней на зеленом с золотом покрывале, сердце Рэйчел забилось гулко и часто — после стольких месяцев мучительных грез реальность казалась почти непереносимой. Он был здесь, рядом, готов целовать, обнимать, ласкать…
Ощущение от его горячей, бархатистой кожи было ошеломляющим. Ей хотелось прикасаться к нему, каждой клеткой ощущать все его сильное, неистово возбужденное тело.
— Рэйчел… — достиг ее уха дрожащий шепот, — не торопись…
Но она не могла не торопиться. Она больше не маленькая девочка, она — женщина, и он должен наконец узнать об этом.
Ее груди налились и распухли, твердые соски молили о прикосновении, о тепле его губ. Платье и все остальное уже давно было отброшено, и, едва прохладное дуновение вечернего воздуха коснулось обнаженной кожи, Рэйчел закричала от восторга. Никогда прежде она не испытывала такого неподвластного разуму возбуждения. Жадный отклик собственного тела ошеломлял и смущал ее.
Где она научилась всему этому? Проводить пальцами по линиям его твердых мышц и чувствовать их содрогание? Какой инстинкт подсказал ей, где и как целовать, чтобы из его груди вырвался наконец этот стон, свидетельствующий о полной и безоговорочной капитуляции?
Она не узнавала себя, в ней рождался новый, еще незнакомый ей человек.
— Рэйчел…
Он хрипло выдохнул имя, когда ее никем не обученные руки двинулись вниз, стремясь узнать о нем все.
— Рэйчел! — Теперь это был крик предупреждения, протеста. — Нет!
Но именно этого протеста Рэйчел не желала слышать. Ее вел какой-то первобытный инстинкт, заставляя двигаться в древнем, как мир, ритме.
Его лицо, нависшее над ней, вдруг сделалось незнакомым: не было мягкости и терпения, остались лишь желание и неприкрытая страсть.
— О Боже! Я хочу тебя!
Внезапная боль словно вырвала душу из тела, унесла весь жар расплавленного золота, весь неземной восторг и оставила холод, опустошенность и шок. Сила разочарования была как удар в сердце.
Как такое могло случиться? Неужели это то, чего она так страстно желала; и что ей теперь делать? Зачем ей оставаться здесь, потерянной, униженной, преданной, — ждать, пока он получит наконец все свое удовольствие, которое для нее теперь осталось где-то за горизонтом?
В злобе, обиде и гневе она сжала кулаки и яростно заколотила ими по широким плечам, которые по-прежнему прижимали ее к постели.
— Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! Я хотела не этого…
— Я знаю…
Последовал глубокий, раздраженный вздох, и Габриэль перевернулся на бок, возвращая ей свободу.
— Поверь, я знаю.
Она не успела вскочить — его руки обхватили ее, притянули ближе и сжали так сильно, что Рэйчел едва не задохнулась. Она хотела освободиться, но не смогла даже шевельнуться.
Когда его прерывистое дыхание слегка успокоилось, а сердце перестало неистово колотиться, он осторожно взял обеими руками ее лицо и наклонился над ней.
— Прости, милая, — шептал он, покрывая нежными поцелуями ее залитое слезами лицо. — Я ужасно виноват — я не должен был этого допускать ни за что на свете. Но ты так красива, так невинна и чувственна! Ты открылась так сладостно и щедро, что я потерял голову. Я слишком жаден, слишком себялюбив. Обещаю — в следующий раз все будет по-другому.
В следующий раз?!
— Нет!
Не будет никакого следующего раза! Она не сможет пройти через это снова. Она неистово трясла головой, ее блестящие волосы разметались по подушке.
— Нет!
Однако — кто бы мог подумать? — его поцелуи сломили ее сопротивление. Они околдовывали, соблазняли, гипнотизировали, обманывали, вытягивали из нее те хрупкие ростки отклика, который, как она думала, пропал и никогда не вернется.