Потянувшись к бокалу превосходного вина из огромных замковых запасов, Эйвери вдруг поняла, что уже приняла окончательное решение. Она выставит коллекцию на торги, потому что так будет правильно. И Маркус Прайс — именно тот человек, который ей для этого нужен. Осталось лишь найти подходящее время, чтобы сообщить ему об этом.
Домой они вернулись в субботу поздно вечером. Аукцион детских работ прошел лучше некуда, так что вместе с пятничным благотворительным ужином им удалось собрать более чем достаточно денег на следующий год. Подъезжая к дому, Эйвери с трудом справлялась с зевотой.
— Устала? — спросил Маркус.
— Немного.
Решившись продать коллекцию, Эйвери так вчера волновалась, что долго не могла заснуть, а утром с радостью принялась готовиться к аукциону, только чтобы не думать о том, как и когда сказать об этом Маркусу. Сложно решиться на такой важный шаг.
Эйвери уже успела придумать, как распорядится полученными деньгами. Благотворительное общество, для которого они сегодня собирали деньги, всегда арендовало для себя помещения, но что, если у него будет свое собственное здание? Эйвери уже загорелась идеей, представляя, как они теперь смогут расширить свою деятельность и помогут еще сотням детей развить свои таланты.
Как только они вошли в дом, Эйвери решила, что наконец-то пора сказать Маркусу о своем решении. Сразу после легкого ужина, когда они отдыхали, наслаждаясь вином, Эйвери начала:
— Маркус, я тут подумала…
— О статуе? Слушай, мне, конечно, жаль, что нам пока еще ничего не удалось найти, но почти уверен, я знаю, в каком направлении нам нужно двигаться.
Эйвери покачала головой:
— Я не про это. Я приняла окончательное решение о коллекции отца.
Маркус осторожно поставил бокал на стол и внимательно посмотрел на Эйвери:
— И что же ты решила?
— Я решила продать коллекцию и хочу доверить тебе и «Ваверли» вести это дело.
Маркус шумно выдохнул. Эйвери рассчитывала увидеть его победоносно вспыхнувший взгляд, но выражение его лица было сейчас для нее таким же непроницаемым, как какой-нибудь древний свиток на санскрите.
— Ты в этом уверена?
Эйвери почувствовала, что начинает заводиться. Разве он не этого хотел? Разве он не за этим названивал и писал ей? Что его сейчас не устраивает?
— Конечно, уверена. Этими картинами должны любоваться люди, которые смогут их оценить по достоинству.
— Но для этого тебе достаточно выставить их в какой-нибудь галерее или музее, — возразил Маркус все с тем же непроницаемым выражением лица.
— А я думала, именно этого ты и хочешь. Может, это ты передумал? — спросила Эйвери, вставая и начиная расхаживать взад-вперед.
Маркус тоже поднялся и, поймав ее за плечи, развернул лицом к себе.
— Я-то не передумал, просто мне интересно, почему передумала ты. Не буду скрывать, если я проведу продажу этой коллекции, моя карьера сразу же пойдет в гору, но я хочу точно убедиться, что ты к этому готова.
— Если бы я не была готова, то я не стала бы тебе говорить о своем решении, — вздохнула Эйвери, все еще злясь, что он так холодно принял ее слова. — Я долго думала и наконец поняла, что эти картины мне нужны намного меньше, чем мне раньше казалось.
— А что тебе раньше казалось? — спросил Маркус, поглаживая ее плечи и руки.
— Наверное, ты хорошо себе представляешь, что эта коллекция значила для моего отца, не говоря уже о том, что он собирал ее в течение долгих лет. А если уж он и собирался расстаться хоть с одной картиной, то сперва тщательно взвешивал свое решение и хорошенько приглядывался к потенциальному покупателю. И он мог рассказать все что угодно об этих картинах, вплоть до последнего мазка. Он любил их, словно они были его собственными детьми. — Эйвери по глазам видела, что Маркус правильно ее понял, и сейчас она его ненавидела за это понимание, за то, что он чувствует ее уязвимость.
— Тебе кажется, он любил их больше, чем тебя?
— Да, когда-то мне так действительно казалось, и я думала, что, если сохраню коллекцию у себя, он от этого станет ко мне хоть чуточку ближе. Но недавно Тед кое-что сказал, и я поняла — пока эти картины у меня, они никому не приносят пользы, и меньше всего — мне самой.
— Тед?
— Садовник. Я едва его знаю, но он за несколько минут сумел лучше меня понять, чем я сама себя понимала все эти месяцы, прошедшие после смерти отца.
— Иногда, посмотрев со стороны, легче понять чужие проблемы, — заметил Маркус, обнимая Эйвери.
Прижавшись к его груди, Эйвери почувствовала себя на удивление спокойно, ведь здесь она была в полной безопасности. Вот только искушение слишком сильно. Эйвери прижалась щекой к его груди, глубоко вдыхая его запах и прислушиваясь к биению его сердца.
— Так ты согласен? Займешься отцовской коллекцией? — спросила она через некоторое время. — Или мне поискать кого-нибудь еще?
Эйвери почувствовала, как под ее щекой напряглись, а потом снова расслабились его мускулы, когда он понял, что она просто дразнится.
— Конечно, я согласен. Если хочешь, могу прямо сейчас этим и заняться.
— Не сейчас. — Эйвери слегка покачала головой. — Но не волнуйся, я не передумаю. Я хочу спросить у тебя кое-что еще.
— И что же?
— Ты займешься со мной любовью?
Только услышав гул в ушах, Маркус понял, что забыл дышать.
— Ты уверена? — спросил он, убирая с ее лица прядку.
— Ты правда считаешь, что я не в состоянии принять ни одного решения? — улыбнулась Эйвери. — По-моему, ты сегодня задаешь слишком много вопросов, вместо того чтобы переходить прямо к делу.
Маркус рассмеялся, все еще не в силах поверить собственной удаче. Сперва коллекция, а теперь еще и это. Не станет же он отказываться от такого щедрого предложения, тем более когда речь идет об Эйвери.
— Ты права, я — дурак. Но я быстро учусь на ошибках, — усмехнулся Маркус и накрыл ее губы своими.
И Эйвери с готовностью ему ответила, запуская руки в его стриженые волосы, и так крепко прижала его к себе, словно боялась упасть. Как будто с него начинались и им же заканчивались все ее мечты и желания. И такой натиск даже немного ошеломил Маркуса. Ведь он всегда избегал таких женщин, считая их слишком требовательными и прилипчивыми, вот только ни к одной женщине он еще не испытывал ничего подобного. И, отправляясь с ней в постель, он вступал на неизведанную территорию.
Но, сжимая ее в объятиях и страстно целуя, Маркус очень скоро забыл о всяких умных мыслях и просто отдался потоку ощущений. Эйвери приоткрыла губы, впуская его в себя и посасывая его язык так, что по всему его телу прошла болезненная волна наслаждения, а кровь бешено закипела в жилах.
Маркус неохотно высвободился из ее объятий и взял за руку. Он еще никогда так сильно не желал ни одну женщину, но он не хотел впервые заняться с ней любовью в гостиной на коврике, независимо от того, сколько этот дизайнерский коврик ручной работы мог стоить. Так что Маркус повел Эйвери за руку наверх, к себе в комнату.