Шюке пока не хотел говорить об увиденном им письме. Он ждал, как отреагирует архивариус. Корентен То покачал головой.
— Бедняга де Моза явно утратил память! При Папе Григории IX? Как он мог забыть ту ненависть, какую испытывал этот Папа по отношению к Франции еще со времен короля Филиппа Августа? Де Моза ведь сам прошел через эту дипломатическую войну. Григорий никогда бы не потерпел ни одного француза среди своих людей. Так что это все чушь.
Тогда, ничего не говоря, Шюке достал из складок своей рясы датированное 1232 годом письмо Акена с печатью, свидетельствующей о том, что оно было написано в Риме.
Архивариус с ошеломленным видом просмотрел письмо.
— Где вы его нашли?
— Это письмо мне дал его преосвященство де Моза.
— А вы уверены, что это почерк вашего патрона?
— Абсолютно.
— Очень интересно…
— И как вы можете это объяснить?
— Никак. Никак не могу объяснить. Вы прочли это письмо?
— Да. Но мало что из него понял: в нем не говорится ни о том, чем занимался Акен при Папе Римском, ни о том, как он там оказался.
Архивариус решительно засунул письмо в один из то ли ящиков, то ли сундуков, предназначенных, очевидно, для хранения секретных документов.
— Но… — запротестовал Шюке.
— Пусть это письмо пока побудет у меня, — перебил его Корентен То. — Мы вернем его вам чуть позже.
Глаза архивариуса заблестели: в его взгляде появилось что-то плотоядное…
— Де Моза давал вам еще какие-нибудь письма такого рода? — спросил он.
Викарий отрицательно покачал головой.
— Нет, только это. Я даже не знаю, есть ли у него еще подобные письма.
Шюке, конечно же, не хотелось расстаться с другими письмами, которые были для него единственными зацепками, по которым можно было хоть что-то узнать о прошлом его бывшего патрона. Он решил не отдавать письма архивариусу, по крайней мере до тех пор, пока он не прочтет их все.
Архивариус стал рассуждать о том, как можно было объяснить это загадочное присутствие французского священника в Риме.
— Мне представляется возможным только одно объяснение, — сказал он. — Тайное наблюдение. Шпионаж. В противном случае француз при дворе Папы Григория не мог не остаться незамеченным.
— Так что, мой патрон был шпионом?
— Да. Однако важным является установление не того, что он там делал, а того, почему он это делал. Был ли он французским шпионом, сообщавшим секретную информацию о событиях, происходивших при дворе Папы, или же он был предателем, продавшимся Риму, чтобы вредить королю Филиппу?
Наступило долгое молчание.
— В вашей епархии Драгуан не так уж все тихо и мирно, как вы пытались меня уверить, — наконец сказал архивариус, улыбнувшись. — Там убивают невинных путников, подлинные архивные документы про епархию куда-то пропадают, а тут еще оказывается, что у вашего епископа — темное прошлое. Я думал, что мне следует забыть о произошедшем в Драгуане инциденте, однако я был неправ. Что вы теперь собираетесь делать?
— Не знаю, — ответил Шюке.
— Лично я советую вам продолжить поиски, — сказал Корентен То. — Мы знаем, что ближайшие родственники покойного епископа живут в городе Труа. Поезжайте туда и поговорите с ними. Расспросите их. Я со своей стороны могу оказать вам кое-какое содействие.
Шюке недоверчиво посмотрел на архивариуса…
— И зачем вам это нужно? — спросил он.
— А затем, что у нас с вами теперь общие интересы. Мы оба хотим выяснить, что же на самом деле произошло. Вы — в память о своем патроне, а я — чтобы разобраться с инцидентами в Драгуане, а то еще, чего доброго, мое начальство решит, что я утаиваю информацию о них. Мы можем объединить наши усилия, и это поможет нам быстрее выяснить, в чем же состоит правда. Без какой-либо посторонней помощи.
— Что касается меня, то я уже принес вам это письмо, — сказал Шюке, показывая пальцем на сундук с секретными документами. — Вы уже мой должник. Но чем вы можете мне помочь?
Корентен То выпрямился на стуле, всем своим видом показывая, что ему понятны сомнения викария.
— Я могу помочь вам без труда добраться до Труа. Могу дать вам надежного человека, который будет защищать вас. А еще могу дать вам денег. Это уже кое-что, не правда ли? Кроме того, если мне самому удастся что-нибудь выяснить, то я тут же поставлю вас в известность. Ну теперь вы со мной согласны?
На следующее утро в келью Шюке постучался человек, присланный архивариусом. Он принес кошелек с деньгами и предложил помочь беспрепятственно миновать пункт уплаты дорожной пошлины на выезде из Парижа. С уплатой этой пошлины в столице было довольно строго. А еще этот человек принес мирские одежды — для большей безопасности викария.
Они вдвоем вышли через ворота, ведущие к Сене. Повозка и три лошади викария остались в архиепископстве.
Вскоре эти двое затерялись на улицах Парижа.
Когда Энно Ги был пятнадцатилетним семинаристом в Саржине, ему — единственному среди семинаристов — удалось заметить аморальную связь между старым аббатом и одним из его учеников. Для этого ему не нужно было ни подглядывать за ними во время их «шалостей», ни прислушиваться к тому, о чем шепчутся в трапезной: он догадался об этом, просматривая свои записки.
В то время у юного Ги была мания записывать в свой diarum [54] все те события, которые происходили с ним самим и с окружающими. Методика ведения этих записей (они были распределены по темам и датам) позволяла Ги безошибочно предсказывать возвращение перелетных птиц, изменение местоположения звезды, а также предугадывать поступки того или иного из их профессоров или же, как произошло в этом случае, догадаться о пристрастиях аббата. С течением времени эти записи стали вестись настолько эффективно, что путем их простого сопоставления можно было понять кое-что о человеческих ухищрениях и даже тщательно скрываемых тайнах. Нужно было просто проанализировать, что и когда делали те или иные люди. Ги никогда никому не рассказывал, о чем ему удавалось таким образом догадаться: его интересовала не столько сама правда, сколько логика и метод, при помощи которых эту правду удавалось выяснить. Как только он понимал, что его записи способны кого-либо скомпрометировать, он тут же их уничтожал. А еще он использовал один способ, почерпнутый им с маленькой арабской картинки: он погружал листки в горячую воду, а затем — в фунгицидный раствор. Раствор постепенно разъедал чернила, и они исчезали с поверхности пергамента, в результате чего семинарист получал чистые листки, на которых снова можно было писать. Тем самым записанные им секреты периодически исчезали при помощи данной методики, придуманной ученым арабом по имени Ибн Уда.