Августус Муир хотел повторить попытку, но оглушительный крах Компании Южных морей, повлекший за собой разорение подавляющего большинства инвесторов королевства, положил конец его колониальным амбициям.
— Деньги и безопасность, даже религиозные порывы больше не вдохновляют толпу, — жаловался Роберт Вал-пол. — Чтобы основать колонию на юге Каролины, требуется найти другую приманку, средство, которое еще ни разу не было использовано. Новую идею, мой дорогой Муир…
Шеннон брела по Клеркенвеллу. Наконец она добралась до угла улиц Секфорд и Эйлсбери. Ночью пошел дождь. Прохожие, идущие в разных направлениях, толкали друг друга; лошади были забрызганы грязью до самых шор. Шеннон старалась идти как можно дальше от мостовой, но ей не удавалось защитить платье от брызг.
Этот квартал Лондона был ей незнаком. В течение долгих лет молодая женщина не покидала тюремных границ зоны Флит. Адрес и описание, как пройти, нацарапанные на клочке бумаги, указывали на нужное ей место, но Шеннон никак не могла найти лавку с вывеской «Красный мундир».
Дети кричали, а двое из них устроили драку прямо посреди улицы. Зеваки останавливались и стали заключать пари, отталкивая редких порядочных людей, которые хотели разнять ребятишек.
Шеннон обошла улюлюкавшую толпу и принялась внимательно рассматривать фасады. Наконец она увидела железную дощечку, висевшую на стержне, на которой можно было различить блеклое слово «Красный».
Шеннон толкнула дверь.
В комнате, освещенной двумя свечами, царил полумрак. Десятки коробок с пуговицами к мундирам стояли на полках, прибитых к стенам. На вешалках висели солдатские мундиры, всюду в беспорядке валялись черные кавалерийские сапоги, белые перевязи, пояса, треуголки, рубашки с длинной бахромой.
— Это здесь, — сказала себе Шеннон.
Какая-то женщина подняла голову из-под прилавка. Во рту она держала иголку с ниткой. Женщине было лет сорок. У нее были черные волосы и глаза, немного смуглая кожа. Шеннон подумала, что та была уроженкой Восточной Индии. Женщина с подозрением смотрела на Шеннон:
— Чем могу помочь?
— Я пришла, чтобы встретиться с мсье Кеном Гудричем, — ответила Шеннон.
— С мсье Кеном Гудричем? А что вам надо от этого ничтожества Кена Гудрича?
— Я пришла по объявлению, которое он дал…
— Какое? Где?
— Во Флит, мадам.
Женщина нахмурила брови.
— Я предупреждаю вас: это порядочный дом.
— Не сомневаюсь, мадам, — пролепетала Шеннон, поспешно протягивая женщине письмо, которое сумела сохранить сухим под рубашкой. — У меня есть рекомендация от бальи Вестминстера Джона Хаггинса, управляющего Флит.
— Э, мадам? — повторила женщина подозрительным тоном. — Вы слишком вежливы, чтобы быть честной. И слишком молодая и красивая, чтобы быть безобидной.
Шеннон потупила взор.
— Мне двадцать четыре года.
Женщина прочла документ.
— И сколько времени вы там уже находитесь?
— Шесть лет.
— Да поможет вам Господь! Вы умеете шить?
— Думаю, я могу сказать, что умею, мадам.
Дверь лавки открылась.
— Вот ваш Кен Гудрич! — воскликнула женщина.
Глядя на Шеннон, она насмешливо добавила:
— Можете называть его сколько угодно мсье, от этого мой муж не перестанет быть тем, кто он есть: бездарным грубияном!
— Невозможно разнять этих драчунов! — проворчал мужчина, входя в лавку. — Младший из мальчишек разодрал ухо своему противнику и выбил ему зубы! И все аплодировали! Когда я хотел вмешаться, меня повалили в грязь. И все это из-за ничтожного пари! Что за люди! Тут мужчина заметил Шеннон.
— Кто это?
— Барышня пришла по одному из твоих объявлений. — Я давал несколько. Маршалси? Кингз Бенч?
— Нет, мсье. Флит, — ответила Шеннон.
— А…
Мужчина с сожалением покачал головой.
— Бедная кошечка!
Женщина дала ему рекомендательное письмо Джона Хаггинса.
— Этот плут Хаггинс! — сказал мужчина. — В конце концов, если он ручается за вас, что я могу еще требовать? Шеннон Глэсби, так? Вы умеете шить?
— Она утверждает, что умеет, — пробубнила женщина. Жена Гудрича взяла кусок ткани, подошла поближе к свече и за несколько секунд пришила медную пуговицу.
— Надеюсь, крошка, что вы сумеете это сделать так же быстро, как и я.
Шеннон схватила иголку, нитку, кусок ткани и коробку с пуговицами, но не стала подходить ближе к свету.
Она просто закрыла глаза и за то же время, что жена Гудрича пришила одну пуговицу, пришила две. Кен Гудрич был поражен.
— Где ты научилась этому, швея?
Кто бы ей поверил, если бы Шеннон рассказала о своем детстве, проведенном во дворце Августуса Муира на Родерик-Парк, о платьях своих приемных сестер, которые ей приходилось перешивать по своей мерке, о мелком ремонте одежды накануне праздничных дней или приемов?
Она предпочла ответить:
— В сиротском приюте Брэдингтона, где я жила, я чинила одежду всех приемышей.
Кен Гудрич снова сокрушенно покачал головой и повторил:
— Бедная кошечка!
Увидев, что Шеннон промокла насквозь, он протянул ей полотенце и предложил выпить.
— Мы, — объяснил Гудрич, — поставляем офицерам и солдатам королевской армии повседневные и парадные мундиры. Мы могли бы хорошо жить, но на самом деле у военных нет ни гроша, и они предпочитают переделывать свою форму, а не покупать новую. Наша работа заключается в штопке, латании, окраске и пришивании пуговиц, галунов и каймы. К счастью для нас, их мундиры быстро изнашиваются.
Он показал на стопку красных мундиров пехотного батальона, выцветших под солнцем Марокко.
— Раствор марены придаст им первоначальный цвет. Барышня, вам придется шить, красить и доставлять заказы по всему Лондону за два шиллинга и девять пенсов в неделю. Вы согласны?
Лицо Шеннон засияло:
— Да, мсье Гудрич.
— В своем письме Джон Хаггинс говорит о двух Глэсби.
— У меня есть сын, мсье.
— Зарплата слишком маленькая, чтобы прокормить два рта. Но я ничего не могу поделать.
— Меня она устраивает. Шесть месяцев назад я потеря да работу. Мне нужны деньги, чтобы платить за приличную камеру во Флит!
Кен повернулся к жене:
— Что ты скажешь, Марсия?
— Я скажу, что сначала надо убедиться в порядочности этой барышни. Что можно ожидать от человека, который провел шесть лет в тюрьме, пользующейся в городе самой дурной славой?