Рано утром, когда священник благословил жителей деревни и отпустил им грехи, де Мондидье объявил отход.
Готовясь покинуть деревню, Козимо и Ролан неожиданно для себя увидели, что де Мондидье оставил в Лонг-Буа двоих своих людей.
Козимо решил расспросить о причинах этого одного из членов отряда.
— Разве ты не бывал раньше в таких деревнях? — спросил тот. — Де Мондидье всегда оставляет там своих людей. Милиция создает опорные посты на протяжении всего пути следования паломников. Наверное, чтобы проще было решать всякие вопросы во время следующего путешествия или при возвращении.
Отряд отправился в обратный путь.
По дороге они несколько раз натыкались на беглых сельчан. Чтобы завоевать доверие руководства, Козимо и Ролан не один раз набрасывались на беглецов, проявляя показное рвение. Коща они вернулись в лагерь после одного из таких инцидентов, вербовщик похвалил их.
— Мне такие люди нужны, — сказал им Баркильфедрон. — Как говорится, больше дела, меньше слов! Много мы не платим, но это богоугодное дело. Так вы останетесь с нами или вернетесь в ряды паломников?
Козимо рассудил, что если на какое-то время останется на службе у де Мондидье, то сможет больше узнать о том, что готовит Милиция. Поэтому он согласился принять предложение вербовщика, а Ролан последовал его примеру.
В лагере паломников уже все были на ногах. Люди молились» доили коров.
Козимо обратился к своему другу:
— Де Мондидье спланировал паломничество таким образом, что маршрут проходит по землям отлученных от Церкви приходов. Если рыцари направляются за чем-то, что находится в Святой земле, вполне вероятно, что они задумали доставить этот предмет на Запад незаметно, надежным способом, а земли еретиков — самый подходящий вариант. Там никто не бывает, никто не знает, что происходит в этих местах.
— Точно.
— Измаль, архитектор; де Крон, командующий армией в Иерусалиме; дю Гран-Селье, поставщик изумрудных сфер; де Мондидье, вербовщик, отвечающий за создание сторожевых постов на пути возвращения из Святой земли. Скоро мы все узнаем.
«…Что могло бы существовать вне мира?»
И Демокрит снова заговорил: «Гиппократ, существует бесконечное множество миров; не умаляй, мой друг, богатства природы».
«Со всеми этими вопросами, Демокрит, ты столкнешься в свое время; я хотел бы от них уйти, чтобы ты не начал смеяться уже при объяснении того, что есть бесконечность. А пока знай, что миру, в котором ты живешь, ты должен назвать причины своего смеха».
Псевдо-Гиппократ. О смехе и безумии
В то же утро в Груссэ перед входом в повозку библиотекаря Флодоара довольно долго стоял в ожидании юноша. Он не двигался до тех пор, пока не приоткрылась низкая дверца повозки.
Провожая к выходу местного сановника, Флодоар растерялся, увидев перед собой тонкую фигурку, шагнувшую к нему. Не говоря ни слова, «мальчик» протянул ему листок бумаги. На нем что-то было написано на иврите.
Перед Флодоаром стаяла Анкс Коламбан.
Она сама укоротила себе волосы и покрасила их в темный цвет. Мужскую одежду, в которую она переоделась, ей дали отец и брат. Библиотекарь даже не узнал ее в первый момент.
Он предложил ей войти внутрь.
— Мой отец принял ваше предложение, — сказала Анкс. — Он дал свое согласие на то, чтобы я училась, находясь при вас. А вы не передумали? С чего мне начать?
Флодоар улыбнулся, видя ее нетерпение.
— Сядь, — сказал он.
Ответ Летольда Коламбана был достоин восхищения. Он рассказывал об условиях, в которых прошла его юность, — сирота, усыновленный еврейской семьей, бежавшей в Ирландию и позднее принявшей христианство. Отец Летольда продолжал, тем не менее, соблюдать ритуалы иудаизма и приобщил к этому своего сына. Это удивительное смешение двух религий пробудило в нем любознательность. Юному Летольду интересно было все, и небольшая монашеская община в их краях, щедрая и лишенная предрассудков, разрешила ему изучать древние рукописи, невзирая на то что он был простым крестьянином. Таким же образом и он поступил потом со своей старшей дочерью. Летольд поведал также о том, как он любит Анкс, о своей надежде ка новую жизнь в Иерусалиме. Он делился своими страхами и печалью из-за того, что «Сократила» будет вдали от него. Свое письмо он закончил, безошибочно цитируя по памяти слова грека Демодокия о собственном ребенке: «С самого детства я старался щедро наделить его добродетелями и талантами, посылаемыми Музами, поскольку с того момента, когда душа поселяется в нашем теле, нужно относиться к ней как к посланному небесами незнакомцу, благоухающему благовониями и увенчанному короной. Но следует опасаться преувеличения, которое убивает здравый смысл…»
— Каким ремеслом владеет твой отец? — спросил Флодоар.
— Днем он трудился в поле, а вечером переписывал книги. Он считает, что это самое благородное занятие.
— Он настоящий мудрец.
Флодоар положил письмо на стол.
— Тем не менее знай, что часть каравана, за которую я отвечаю, завтра или послезавтра свернет с основного маршрута паломников. Мы будем добираться в Иерусалим другим путем. Так что со своими близкими ты снова увидишься только по прибытии в Святую землю.
— Мы говорили о предстоящей разлуке. Пусть будет так, если это необходимо.
— Хорошо.
Анкс скрестила руки, пристально глядя на своего нового хозяина, — Чего вы ожидаете от меня?
Флодоар покачал головой.
— Вначале мне нужно лучше узнать тебя, твои мысли, — ответил он.
На столе девочка увидела томик Табари, который она умыкнула в Труа. Библиотекарь взял книгу в руки.
— Например, — сказал он, — скажи мне, что ты прочитала в этих «Анналах»?
— Я читала из Бытия. И отрывок об Адаме.
— Из Бытия, вот каю И что же? Какое у тебя впечатление?
Анкс вспомнила, что читала о разных вариантах сотворения мира, описанных Табари. В источниках подробно излагались разные версии, и эти версии часто противоречили одна другой.
— Прежде всего, я растерялась, — сказала она. — Все эти сочинения, будь то труды философов, пророков или поэтов, имеют своей целью поведать человеку о происхождении мира. Но невозможно понять, какое из них ближе к истине. В каждой версии — в Библии, у Гесиода, у Овидия или у персов — некий бог создает Вселенную по-своему. Эго сбивает с толку. Кроме того, каждое откровение отказывает другим в праве на достоверность, а это свидетельствует об их несостоятельности.
— В самом деле?
— Это только уловка. Мы не должны поддаваться на нее и утверждать, что та или иная версия сотворения мира истинна. Это не более чем интерпретации, созданные в разное время и в разных местах.