Он хотел предупредить Клинамена, но, повернувшись, увидел, что тот исчез, словно растворился в воздухе.
Человек десять нищих с грязными лицами, в лахмотьях, покрытых пылью и грязью, окружили молодого человека.
— Ты что, сумасшедший, раз сам с собой разговариваешь? — спросил один из них.
Он был самый старым из них. Предводитель. Нищий при Гробе Господнем.
— Сам с собой? Нет, я…
— Сюда не приходят просто так, произнося имя Соломона, — добавил он.
Козимо хотел было шагнуть вперед, но в тот же миг оборванцы повытаскивали из-под одежды оружие. Это были аннигиляторы. Козимо поднял руки и сдался.
Ему тут же надели на голову мешок.
На следующий день его отправили с караваном, вывозившим отходы и скелеты животных, который покидал Иерусалим через ворота Давида. Зловоние настолько отравляло воздух, что прохожие, а также стража, торопились отойти подальше. Вывоз отходов производился два раза в неделю. Это был самый надежный способ для лазутчика убежать из города и спрятать трупы, заметая следы.
Козимо был заключен в клетку, накрытую шкурами, на голове у него по-прежнему был засаленный мешок. Он не имел ни малейшего представления о том, что с ним происходит, и не понимал языка тех, кто взял его в плен.
После того как караван покинул Иерусалим, только лучи заходящего солнца, пробивавшиеся через щели в клетке, помогали Козимо догадываться, в каком направлении его везут. Они ехали по дороге, идущей на восток.
На следующий день из каравана с отбросами его переместили в караван вооруженных бедуинов. Он терял силы, несколько капель влаги ему удавалось слизнуть распухшим языком, только когда тюремщики выплескивали ему воду в лицо. Дни казались длинными, жара была невыносимой.
Караван много раз останавливался, несколько раз они попали в песчаную бурю, а однажды его похитители остановились, чтобы убить львицу, рыскавшую поблизости.
На восьмой день он услышал, что в караване возникло оживление, и услышал шелест слов на незнакомом языке. Он подкатился к решетке, приподнял уголок своего колпака и заметил какое-то странное сооружение посреди пустыни. Высокое, с закругленным верхом, вздымающееся в вечернее небо. Это была крепость. Огромная. Ее можно было принять за мираж или декорацию к багдадским сказкам.
Это была тюрьма в центре пустыни.
Ее называли «Череп Бафомета».
ГЕРМЕС
О сын мой, истинная мудрость в молчании, и семена его есть истинное благо.
ТАТ
Кто сеет ее, отец мой, ибо мне необходимо все познать?
ГЕРМЕС
Воля Божья, сын мой. Все везде, оно состоит из всех сил сущих.
ТАТ
Это тайна, отец мой, и вы не говорите со мной, как отец с сыном.
ГЕРМЕС
Это та правда, которую нельзя познать, сын мой, о ней можно лишь вспомнить, когда Бог того пожелает.
Гермес Трисмегист
Анкс провела долгие минуты в ожидании в одном из домов еврейского квартала, где ее оставил Флодоар.
Каморка была пыльной. Пламя свечи освещало беспорядочно составленные горшки, свитки и перья. Возле лупы величиной с ладошку девочка заметила Библию на древнееврейском языке.
Наконец послышались шаги. Они были скорее неторопливыми. Дверь открылась, в комнату вошел старик. Он был невысокого роста, полноват, с косматой бородой, глубоко посаженными глазами под нависшими бровями. Он прочистил горло и сплюнул на пол, прежде чем плюхнуться на стул.
— Я слушаю тебя, — сказал он, даже не глядя на девочку.
Она замешкалась.
— Что?
Старик ничего не ответил; упершись подбородком в грудь, он не отрываясь смотрел на свои сандалии.
Анкс не знала, что ей делать.
— Я не могу понять, чего вы хотите, — произнесла она наконец.
— Начнем сначала. Не утруждай себя. Я слушаю.
Она подумала, что этот человек принимает ее за кого-то другого.
— Кто вы? — спросила она.
— Меня зовут Небо. Я учитель твоего учителя.
Он снова замолчал. Девочка снова спросила:
— Почему я здесь?
— Флодоар думает, что он уже не может быть твоим наставником и ждет от меня, чтобы я ответил на твои вопросы.
Она в удивлении подняла брови.
— Вы знаете ответы на все вопросы?
— Может быть лишь Один вопрос Если твой Учитель хорошо объяснил тебе, что такое Бесконечность и противоречия, вызванные в нашем разуме логикой, если он показал тебе, что парадоксы Зенона поглощают все — и время, и пространство, то в таком случае последний невыясненный вопрос состоит в том, почему мы находимся здесь. Почему мы живем этой жизнью, а не другой? Почему существует что-то вместо ничего? И где происходит выбор? Все это выражено одним-единственным вопросом.
— Но как же мы можем получить ответ? Ведь Флодоар мне повторял снова и снова, что мы не в состоянии понять феномен, частью которого являемся?
Старик улыбнулся.
— Именно в этом и состоит моя работа. Тот факт, что мы находимся в самом феномене, мешает нам осознать его в целом, увидеть его со стороны, но это также позволяет понять вещи, скрытые от глаза стороннего наблюдателя, Флодоар открыл тебе, где внешние границы мышления человека, я же должен показать тебе, чем обусловлено его внутреннее ограничение.
Анкс скрестила руки. Ее лицо осветила легкая улыбка.
— И объяснить мне тем самым, почему во Вселенной есть материя, а не пустота?
Небо кивнул.
— Я могу попытаться, — ответил он. — А ты уж делай с моими доводами, что хочешь.
Старый мудрец продолжил рассказ о Бесконечности:
— Загвоздка в том, что если взять Бесконечность во всей ее целостности, то она самоотрицается. Все то, что доказывает существование одной вещи, может быть опровергнуто равнозначной суммой доводов, доказывающих ее не-существование. Бесконечность самопоглощается. Ты однажды высказала эту идею, как мне сообщил твой учитель: «Если существует бесконечное число возможностей того, что я существую, то тогда существует та же бесконечность возможностей того, чтобы я никогда не появилась на свет! И тем не менее я тут!» Бесконечность — понятие многозначное, которое стало широко использоваться, при этом мы не осознаем всю его чуждость и все его ловушки.
— И что же?
— А вот что: если мы с тобой сегодня находимся здесь, в этом особенном мире, с этой материей, заполняющей пространство, так это потому, что где-то мы ошиблись!