Одетый в лохмотья проповедник, забравшись на ящик с фруктами, убеждал стайку крестьян испробовать чудодейственную силу вегетарианского питания. Компания подвыпивших юнцов выбрала горе-философа в качестве мишени для увесистых камней, и ему пришлось спасаться бегством. Народ на площади проводил бедолагу дружным хохотом и прибаутками.
— Ликтей! — гоготали зеваки. — Почему над тобой вечно вьются мухи?
Проповедник повернулся к своим обидчикам и, направив на них указующий перст, со зловещим видом провозгласил:
— Мухи чуют мертвую плоть!
Антемион и Сократ прибавили шагу, чтобы поскорее миновать гогочущую толпу.
— Ты заметил что-нибудь интересное? — спросил философ.
— Это как в палестре, когда атлеты борются за горсть фиников.
— Думаешь, все эти люди задаются вопросом, верный ли жизненный путь они выбрали?
— Вряд ли, — улыбнулся Антемион. — Они тратят силы на то, чтобы пережить еще один день.
— А на что тратишь свои силы ты?
— Будь я таким, как они, я хотел бы одного: чтобы моя мать ни в чем не нуждалась, мне самому вполне хватило бы того, что у нас уже есть.
— Стало быть, ты отличаешься от них лишь тем, что твой отец богат. Так получается?
— Но я не чувствую себя таким, как они. Сын кузнеца становится кузнецом, потому что проводит в кузнице дни напролет и видит, как работает отец; сын пастуха помогает отцу пасти стада на склонах холмов, и все они, обучаясь семейному ремеслу, не задаются вопросом, принесет ли оно им счастье и в этом ли состоит их призвание, — они знают, что так смогут прокормиться, а потому не колеблются и не ошибаются. Но мне мало просто зарабатывать на жизнь. Я чувствую, что способен на большее, но не знаю, на что.
— Это, несомненно, важный вопрос, — согласился философ. — Но для начала нам с тобой нужно разрешить вопрос попроще. С какой стати молодому человеку сомневаться, стоит ли идти по стопам отца, если этот путь обещает ему процветание?
— Возможно, этот молодой человек утратил разум.
— Разум это способность принимать решения. Ты уверен, что причина терзаний юноши кроется именно в этом?
— Значит, я был не прав. С головой у него все в порядке.
— Отлично сказано, дружище Антемион. Разум отличает нас от более примитивных созданий. Однако нужно уметь правильно им пользоваться, чтобы не угодить в ловушку наших собственных заблуждений и выйти на правильный путь.
— Но тогда получается, что правильный путь — это стать таким сыном, о каком мечтает мой отец.
— Посмотрим. Верность своей семье и почтение к родителям — несомненные добродетели. Но спросим себя: а всегда ли быть хорошим сыном означает во всем подчиняться отцу? Ты сам как думаешь?
— Я думаю, что да, Сократ.
— Тогда представь, что твой отец — забойщик скота, а тебя, как это часто бывает, мутит, едва ты переступишь порог бойни. Твой отец будет прав, если заставит тебя сдирать и дубить шкуры?
— Наверное, нет, Сократ. В этом случае отец определенно будет не прав.
— А что ты скажешь об отце, что заставляет сына жениться на женщине, которая ему противна?
— То же самое — это будет несправедливо.
— А если учесть, что таких отцов немало и они довольно часто бывают несправедливы, к какому выводу мы должны прийти?
Антемион ответил не раздумывая:
— Что отцы не всегда должны решать за сыновей. Я даже осмелюсь сказать, что никогда, хотя традиции требуют обратного.
— Прекрасно, Антемион, мой мальчик. Верность семье и почтение к старшим действительно не означают, что дети непременно должны подчиняться родителям. Теперь, когда это сомнение мы разрешили, тебе, возможно, проще будет найти точный ответ на главный вопрос.
— Любезный Сократ, ты совершенно прав, — заявил юноша, чрезвычайно довольный таким оборотом.
— Подобное нетерпение и страх перед будущим вполне естественны для твоего возраста, но спешить не стоит. Скажи-ка, что тебе так не нравится в кожевенном деле — само ремесло или необходимость трудиться под началом отца?
Антемион надолго замолчал. Прежде он об этом не задумывался. Какое-то время юноша и философ в полном молчании шагали по узким улочкам, все больше отдаляясь от шумной торговой площади. Сократ предложил Антемиону вообразить, что он торгует кожей, совсем как отец, но отдельно от него, сам. И что же? Такое будущее по-прежнему страшило юношу, поуже куда меньше. Поразмыслив, Антемион признался Сократу, что просто-напросто не желает подчиняться отцу. Его тяготил властный характер Анита, который считал сына несмышленым младенцем и привык решать за него.
— Что ж, мы неплохо продвинулись, — заметил Сократ. — А теперь давай на время оставим твоего отца и сосредоточимся на том, чего хочешь ты сам.
— Я много думал об этом, — признался юноша, — подо сих пор не знаю, чего хочу, и не знаю, как это понять.
— Сначала мы попробуем понять, чего ты не хочешь и почему. Тогда, возможно, станет яснее, к чему мы должны прийти. Поговорим о самом ремесле. Что тебе придется делать.
— Нужно отмачивать шкуры в сосновых чанах, пока не задубеют руки, все время нюхать туши, свежевать их, пока с собственных пальцев не начнет облезать шкура, задыхаться от запаха красителей, толкаться на скотоводческих ярмарках; кроить, резать, сушить, вымачивать — и так каждый день, год за годом, и конца-края этому не видать.
— Но ведь дело-то прибыльное?
— И можно знакомиться с разными людьми.
— Знакомиться с людьми, — задумчиво повторил Сократ. — Существует немало способов узнавать людей. Как, по-твоему, наша беседа хоть чем-то напоминает переговоры двух купцов? Интересно, что ты на это скажешь.
— Я часто сопровождал отца на встречи со скотоводами и скорняками, и они всегда говорили только о делах.
— Это вполне естественно, о чем же еще говорить тем, кто занимается кожевенным ремеслом. Лучше ответь мне, что значит торговать?
— Получать выгоду от продажи и покупки.
— То есть выгода состоит в том, чтобы скопить побольше денег?
— По словам отца, суть торговли состоит в том, чтобы обманывать других. — Антемион помолчал. — Знаешь? У него нет друзей, хотя он всегда окружен людьми. Должно быть, их привлекают деньги.
— Значит, тебе нравится общаться с людьми, но не так, как твой отец. Я правильно понимаю?
— Совершенно точно, Сократ. Мне хотелось бы выбрать путь, который позволит быть открытым и искренним.
— С какими людьми? Например, с неотесанным деревенским пастухом, который в жизни не слыхивал ни об Эсхиле [47] , ни о Софокле? — усмехнулся Сократ.