Она положила ему еды, налила минеральной воды, немного легкого вина для аппетита. Он сдержанно поблагодарил ее и принялся есть.

Кассандра не испытывала потребности выводить Хоакина из этой лирической задумчивости, предпочитая наблюдать за ним. Сколь сильно ни любила она этого человека, в глубине души свирепствовал змий сомнения. Она не могла полностью исключить мысль о том, что все его странности в поведении — не более чем искусное притворство, на которое Хоакин Алколар, увы, всегда был способен. И ей не хотелось давать ему повод упрекнуть ее в том, что она злоупотребила его временной неадекватностью.

За ужином они почти не разговаривали. Задумчивость Хоакина постепенно перешла в мрачность.

— Ты выглядишь очень усталым, — сказала Кассандра, убрав посуду со стола. — Думаю, тебе пора идти спать. А мне еще нужно вымыть посуду. Не жди меня, — проговорила она в довершение.

Хоакин кивнул.

— Но ты придешь потом? — спросил он, немного поразмыслив.

— Конечно.

Кассандра вымыла посуду, навела порядок на кухне, проверила охранную сигнализацию, потушила освещение первого этажа и пошла наверх.

— Хоакин! — вскрикнула она, вдруг наткнувшись на него в темноте. — Как же ты меня напугал! Почему ты не у себя? Что случилось?

— Не знаю. Ты мне расскажи, — процедил он, сжав ее плечи.

— Я? — спросила она взволнованно, стараясь дотянуться до выключателя.

— Да, ты. Ты обязана объяснить мне это! — Хоакин поднял на уровень глаз Кассандры тяжелую сумку с ее вещами.

— Хоакин, успокойся, перестань нервничать! — попыталась образумить его Кассандра.

— Вновь собираешься перечислить все врачебные рекомендации?! — прорычал мужчина, грозно потрясая тяжелой сумкой у головы женщины. — Что это значит? — отчеканил он чуть погодя.

— Мои вещи, — вынуждена была ответить Кассандра.

— Почему они сложены? — наседал он.

— На всякий случай, — взволнованно проговорила Кассандра.

— Какой может быть случай? Когда ты успела их собрать? Мы только вернулись из больницы. Что все это означает? И почему твои вещи оказались в другой комнате?

— Мы будем спать… отдельно, — набравшись мужества, ответила Кассандра.

— Это еще почему?

— Я считаю, так будет правильнее, учитывая состояние твоего здоровья. Мне бы не хотелось тревожить тебя, — объяснила женщина.

— Тревожить меня? Как ты можешь меня потревожить?

— Возможно всякое, — неопределенно ответила Кассандра. — Прекрати этот допрос. Ты пугаешь меня! — повысив голос, попросила она его.

— Ладно… Давай успокоимся, — примирительно сказал Хоакин.

Он поставил сумку на пол и, переведя дыхание, вновь посмотрел на Кассандру колким, испытующим взглядом, от которого ей стало неловко.

— Чему я должен верить? — прямо спросил ее Хоакин.

— Я собрала вещи и перенесла их в соседнюю комнату, чтобы ты мог восстанавливаться без помех, — четко проговорила Кассандра.

— Это твоя личная инициатива или рекомендация лечащего врача? — уточнил он.

— Одно другому не противоречит, — неопределенно ответила женщина.

— Однако это несколько противоречит моим представлениям о возвращении домой. Когда я находился в больнице, ты ни на шаг от меня не отходила. Дома же собрала вещи и перебралась в соседнюю комнату. Я хотел бы знать, что за этим стоит?

— Ничего, кроме того, о чем я уже сказала, — упорствовала она.

— Так ли? — все еще не верил он.

— Так, — подтвердила Кассандра, кивнув.

— Хорошо, — подытожил Хоакин чрезвычайно недовольным тоном. — Пусть так. Посмотрим, что из этого выйдет. Будем считать, что на сегодня мы все прояснили. Но только на сегодня. Завтра настанет другой день, и ни мне, ни тебе не известно, что он принесет. Моя память… Она может и восстановиться. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. И тогда поговорим. Но должен сообщить, что я не доволен тем, к чему мы пришли, — сухо проговорил Хоакин Алколар и пошел к себе.

Его настроение было воинственным. Он не мог успокоиться. Хоакин не знал доподлинно, что его тревожит, но подозревал, что ответ на все его вопросы кроется в недавнем прошлом, которое для него пока сплошь усеяно белыми пятнами забвения.

Ему не нравилось это состояние крайней раздражительности, которое захлестывало его. Он ощущал сильнейший дискомфорт, главной причиной которого была неизвестность.

С тех пор, как Хоакин стал страдать от проявлений амнезии, он понял, что задавать прямые вопросы с расчетом получить на них исчерпывающие ответы — занятие заведомо бессмысленное. И дело не только в том, что его окружают скрытные, хитрые или подлые люди, а потому, что в большинстве случаев они сами могут не знать всех ответов. И вовсе не от аналогичных проблем с памятью, а от неспособности назвать вещи своими именами.

Однако такое понимание ситуации вовсе не умаляло нервозности Хоакина, поэтому он вынужден был приложить немалые волевые усилия, чтобы не взорваться…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Хоакин вернулся домой под вечер. Он эмоционально готовился к продолжению вчерашней дискуссии. Ему было что обсудить с Кассандрой, хоть в его сознании по-прежнему стоял туман относительно сути проблемы. Однако в том, что таковая проблема существует, он нисколько не сомневался. О том свидетельствовало поведение Кассандры, которое Хоакин тщательно проанализировал за истекший день, проведенный на виноградных плантациях.

На его счастье, травма никоим образом не отразилась на его профессиональных качествах. Весь опыт виноградаря и винодела остался невредим. Хоакин полностью погрузился в общение с подчиненными, обсуждал прогнозы на грядущий урожай, нюансы купажирования, дегустировал, делал заметки. Иными словами, работал так, как делал это всегда. И работа была отдохновением. В этом отношении ничего не изменилось.

Но периодически проскальзывала тень, тяготил осадок, ощущался привкус горечи. Он не мог полностью изолировать свое профессиональное сознание от вопросов, которые не давали ему уснуть накануне.

Его тяготило воспоминание о собственной вчерашней невоздержанности, когда он, поддавшись сиюминутным эмоциям, буквально накинулся на Кассандру с допросом. Не удивительно, что женщина смешалась и, вынужденная оправдываться, не могла убедить его в своей правоте. И это после того, как она днями и ночами не отходила от его больничной койки, переживала за него всей душой, жертвовала сном и комфортом ради того, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Разве этим она уже не доказала ему свою преданность? Какие основания у него были подозревать ее в чем бы то ни было?

Хоакин чувствовал острую потребность загладить свою вину перед ней.

Он пытался понять, что могло встать между ними перед тем, как с'ним произошел несчастный случай. Хоакин даже не догадывался о причинах ее отдаления, но после вчерашнего приступа ярости уже мог делать предположения. Он сам, остыв после препирательства в коридоре, удивился той стремительности, с какой в нем вспыхнули всяческие претензии и подозрения. Им двигала ярость, а не разум. Оставалось только догадываться о том, как он обращался с этой женщиной прежде…