Она энергично помотала головой.
— Я не хочу тратить деньги, — объяснила она. — Я коплю.
— А что ты купишь, когда наберешь достаточно большую сумму? — поинтересовался он.
Джейн метнула на него быстрый взгляд. Он впервые проявил интерес к ее личной жизни и планам на будущее. Обычно их отношения сводились к предельно простой и краткой схеме: она сообщала ему обо всем увиденном за день, а он давал ей монету, в зависимости от важности информации. Естественно, оценивал информацию он сам и никто иной. Джейн никогда не пыталась торговаться или клянчить. Инстинктивно она понимала, что он поступает честно. Кроме того, была еще одна вещь, и ее — то Джейн осознала с первой их встречи: для этого молодого человека ничего не стоит свернуть шею такому цыпленку, каким является она, Джейн. И никто не поинтересуется судьбой исчезнувшей служанки с метелочкой для смахивания пыли.
Поэтому Джейн всегда принимала монетку, приседала в коротеньком книксене и убегала. Совсем как белочка, полнившая орех и спешащая спрятать его в нору, думал в таких случаях молодой человек, глядя ей вслед.
И вот он заговорил с ней о ее будущем. Хороший это знак или дурной?
— Я хотела бы открыть небольшую таверну, — сказала Джейн и покраснела так, что даже уши у нее запылали. — Я хорошо знаю трактирное дело. Я ведь выросла… в трактире. Я не выйду замуж. Может быть, захочу родить ребенка. Или какая-нибудь женщина подбросит мне ребенка — тогда я подберу ее и выращу, как родную дочь.
— А если это будет мальчик? — спросил благодетель с любопытством.
— Ну, мальчик… — Джейн задумалась. Мысль о том, что подкидыш может оказаться мальчиком, явно не приходила ей в голову. Мир, согласно представлениям Джейн, просто кишел несчастными, брошенными, беззащитными девочками. — Подберу и мальчика! — решила она наконец.
Открыв этому чужому человеку свою самую сокровенную мечту, Джейн теперь дрожала. Ей казалось, что она стала совершенно беззащитной. Мечта служила ей броней, прикрытием от ужасов внешнего мира.
— Сколько тебе не хватает? — спросил благодетель.
Я думаю, еще двадцати соверенов, — отозвалась Джейн и непроизвольно оглянулась: не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Слишком уж большую сумму она назвала.
Ладно, — неожиданно легко согласился молодой человек. — Итак, сегодня королева встречалась с каким-то сумасшедшим?
— Да, сэр.
— Как он выглядел?
— Настоящий англичанин. Из простых. Ну, из ученых, я думаю…
— Почему ты думаешь, что он — выучившийся простолюдин?
— У него грубая одежда… Но вообще он нервничал… не так, как это делают необразованные люди, — пояснила Джейн.
— Как странно! — задумался ее собеседник. — Стало быть, образованные люди нервничают совершенно иначе, чем обычные крестьяне?
— Истинная правда, сэр! — горячо сказала Джейн и для верности несколько раз кивнула. — Образованные больше ужасаются. У них ужас… глубже. До самых печенок их всегда пробирает. Я думаю, сэр, это оттого, — добавила Джейн, явно гордясь собственными философскими выводами, — что они лучше представляют себе все причины и последствия.
— Причины и следствия, — машинально поправил он.
Джейн махнула рукой.
— Они хорошо знают, что может из всего этого выйти, вот в чем беда, сэр, — сказала она. — Ежели человек глупый или мало знает, ему и в голову не придет то, о чем сразу же подумает образованный джентльмен. А тот человек… он джентльмен, — поразмыслив, вынесла вердикт Джейн. — Только очень уж ученый.
— Итак, приходил ученый, и королева его огорчила, — подытожил благодетель девушки.
— Именно так, — сказала Джейн.
— Ты должна узнать, кто этот человек и с какой идеей он приходил.
— И вы дадите мне двадцать соверенов?
— Тридцать!
Глаза Джейн сверкнули так, что это было заметно даже в темноте.
— Его имя мне известно, — сказала она. — Его зовут Джон Ди. Я слышала, как объявляли о его приходе. А вот насчет идеи…
— Можешь больше ничего не узнавать, — прервал ее благодетель. — Возвращайся во дворец. Завтра я дам тебе тридцать соверенов. Уедешь в тот же день, поняла? Ты должна будешь купить свою замечательную таверну где-нибудь на юге страны. Постарайся оставаться незаметной до конца жизни.
И он поцеловал ее в губы.
* * *
Через два дня Джейн Уэсли исчезла из Лондона. Она выехала на юг в наемном экипаже. Ее сопровождал всадник в темном плаще. Они расстались недалеко от Саутгемптона. Девушка сторговала таверну, расположенную в дне пути до порта Саутгемптон. Теперь это великолепное, приносящее доход предприятие принадлежало ей, Джейн Уэсли. Она покорила вершину, которая маячила перед нею как высшая цель в жизни с того самого времени, как Джейн вообще начала задумываться о своем будущем.
Что касается молодого человека, то он добрался до порта и нанял корабль.
Из Саутгемптона он намеревался приплыть в Ревель. В Ревеле он пересядет на другое судно и доберется до Новгорода.
Оттуда можно доехать верхом до Москвы. У него есть важное сообщение для русского царя Иоанна. Русский царь сказочно богат, ведь он владеет богатствами всей монгольской орды — а орда на протяжении трехсот лет владела далеким Китаем!
У молодого человека были куда более обширные планы насчет собственного будущего, чем у малышки Джейн Уэсли. И вершины, которые манили его к себе, задирали свои макушки под самые облака.
* * *
Белокаменная Москва поразила гостя из Англии. Больше всего изумляли его купола — позолоченные, исписанные синей краской с золотыми или серебряными звездами… Но и улицы, торговые ряды, палаты вельмож тоже производили впечатление. В черте города бежали две реки — Москва и Неглинка. Повсюду кипела жизнь. Горожане выглядели довольными, оживленными и очень занятыми.
При дворе, где вскоре оказался англичанин, все обстояло немного иначе. Там он увидел куда больше озабоченных лиц, и немудрено: государь Иван Васильевич сильно переменился после своей памятной болезни и начал относиться к прежним любимцам без былой приязни, вместо них приближая к себе совершенно других людей.
Адашев воевал в Ливонии, Сильвестр молился в одном из отдаленных монастырей. Но оставалось еще много единомысленных друзей и соратников Адашева и Сильвестра при дворе царском. И эти люди смотрели хмуро, были озабочены и опечалены.
Один из них едва не лишился головы, возражая царю, когда Иоанн внезапно раскричался, что не позволит никому указывать царскому величеству, как ему поступать!
— Кто они такие, чтобы мне повелевать? — забыв себя, кричал царь. — Разве я не помазанник Божий на царство? Разве не Третий Рим — Москва, разве я не государь-автократор Третьего Рима? Так почему же какой-то худородный Адашев делает мне выговоры и требует от меня то одного, то другого?