Он попытался оглядеться по сторонам, но вокруг стоял абсолютный, чернильный мрак. Однако неподалеку кто-то был. Вот уже полчаса, как Артем пришел в себя и, затаив дыхание, подслушивал странный разговор. У него постепенно начинало рождаться понимание того, куда он попал. — Он шевелится, я слышу, — раздался хриплый голос, — я зову командира. Командир делает допрос.
Что-то прошуршало и стихло. Артем попробовал пошевелить ногами. Они тоже оказались скручены проволокой. Он попытался перекатиться на другой бок и уткнулся во что-то мягкое. Послышался протяжный, полный боли стон. — Антон! Это ты? — прошептал Артем.
Ответа не последовало. — Ага… Противники Великого червя очнулись… — насмешливо отметил кто-то в темноте. — Лучше бы уж вы в себя не приходили.
Это был тот самый надтреснутый мудрый голос, который последние полчаса неторопливо вел повествование о Великом черве и сотворении жизни. Сразу становилось ясно, что его обладатель отличается от остальных жителей станции: вместо причудливых рубленых фраз он говорил обычными, разве чуть напыщенными предложениями, да и тембр у него был вполне человеческий, не то что у других. — Кто вы? Отпустите нас! — с трудом ворочая языком, прохрипел Артем. — Да-да. Именно так все и говорят. Нет, к сожалению, куда бы вы ни направлялись, ваше странствие окончено. Запытают и зажарят. А что поделаешь? Дикари… — равнодушно ответил голос из темноты. — Вы… тоже в плену? — догадался Артем. — Мы все в плену. Как раз вас сегодня освобождают, — хихикнул его невидимый собеседник.
Антон снова застонал, завозился на полу, промычал что-то невнятное, но в сознание так и не пришел. — Да что это мы с вами в темноте сидим? Прямо как пещерные люди!
Чиркнула зажигалка и огненное пятно осветило лицо говорящего — длинную седую бороду, грязные, спутавшиеся волосы, и серые насмешливые глаза, теряющиеся в сети морщин. На вид ему было не меньше шестидесяти лет. Он сидел на стуле по другую сторону железной решетки, которая разбивала комнату надвое. На ВДНХ тоже была такая: называлась она странно — «обезьянник», хотя обезьян Артем видел только в учебниках по биологии и детских книжках. На самом деле помещение использовалось как тюрьма. — Никак не могу к чертовой темени привыкнуть, приходится этой дрянью пользоваться, — посетовал старик, прикрывая глаза. — Ну, и зачем вы сюда полезли? С той стороны места, что ли, не хватает? — Послушайте, — не дал договорить ему Артем. — Вы же свободны… Вы же можете нас выпустить! Пока не вернулись эти людоеды! Вы же нормальный человек… — Разумеется, могу, — отозвался тот. — И уж конечно, не стану. С врагами Великого червя у нас никаких сделок. — Какой еще Великий червь? Да о чем вы говорите?! Я про него даже не слышал никогда, не то что быть его врагом… — Неважно, слышали вы про него или нет. Вы пришли с той стороны, оттуда, где живут его враги, значит вы можете быть только лазутчиками, — насмешливое дребезжание в голосе старика сменилось стальным лязгом. — У вас огнестрельное оружие и фонари! Чертовы механические игрушки! Машины для убийства! Какое еще доказательство нужно, чтобы понять, что вы — неверные, что вы — враги жизни, враги Великого червя? — он вскочил со своего стула и подошел к решетке. — Это вы и такие как вы виноваты во всем!
Старик потушил перегревшуюся зажигалку и в наступившей темноте стало слышно, как он дует на обожженные пальцы. Затем зазвучали новые голоса — шипящие и леденящие кровь. Артему стало страшно. Он вспомнил о Третьяке, убитом отравленной иглой. — Пожалуйста! — горячо зашептал он. — Пока еще не поздно! Ну зачем вам это?
Старик ничего не отвечал. Через минуту помещение наполнилась звуками — шлепками необутых ног по бетону, хриплым дыханием, свистом втягиваемого сквозь ноздри воздуха. Хотя Артем и не видел никого из вошедших, он чувствовал, что их здесь было несколько, и все они внимательно изучали их — разглядывая, обнюхивая, слушая, как громко, на всю комнату колотится сердце у него в груди. — Люди машин. Пахнет порохом, пахнет страхом. Один — запах станции с той стороны. Другой — чужой. Один, другой — враги, — прошипел наконец один из них. — Пусть Вартан делает, — распорядился другой голос. — Зажги огонь!
Снова чиркнула зажигалка.
В комнате, кроме старика, в руке которого трепыхался огонек, стояли трое обритых дикарей, прикрывавших лица ладонями. Одного из них — коренастого и бородатого — Артем уже видел сегодня. Другой показался ему тоже странно знакомым. Глядя Артему прямо в глаза, он сделал шаг вперед и оказался прямо у решетки. От него пахло не так, как от остальных — Артем уловил приставший к этому человеку еле заметный смрад разлагающейся плоти. Отвести взгляд от его глаз не получалось — как две воронки, он закручивали весь мир вокруг себя и затягивали внутрь. Артем вздрогнул — он понял, где видел это лицо раньше. Это было то самое существо, которое напало на него ночью на Киевской.
Артема охватило странное чувство — похожее на паралич, которым сковало его тело от укола ядовитой иглы, оно полностью обессилило его разум. Мысли остановились и он застыл, покорно раскрыв свое сознание этому похожему на человека существу, который молча пожирал его глазами. — Через люк… Люк открытым остался… За мальчиком пришли. За сыном Антона. Которого украли ночью. Я во всем виноват, я ему вашу музыку слушать разрешил, через трубы… По дрезине залез. Больше никому не сказали. Вдвоем пришли. Не закрыли… — послушно отвечал Артем на вопросы, которые сами собой возникали у него в голове.
Сопротивляться или утаивать что-либо от беззвучного голоса, требовавшего от него отчета, было невозможно. За минуту допрашивавший Артема узнал от него все, что его интересовало. Он кивнул и отступил. Огонь погас. Медленно, словно чувствительность к затекшей во сне руке, к Артему начало возвращаться ощущение контроля над собой. — Вован, Кулак — вернуться в туннель, в проход. Закрыть дверь, — приказал один из голосов, наверное, принадлежащий бородатому командиру. — Враги остаются здесь. Дрон охраняет врагов. Завтра праздник, люди едят врагов, почитают Великого червя. — Что вы сделали с Олегом? Что сделали с ребенком? — захрипел Артем им вслед.
Гулко хлопнула дверь.
Несколько минут прошли в полной тишине, и Артем, решивший, что их оставили одних, снова задергался, пытаясь хотя бы сесть. Слишком сильно скрученные ноги и руки затекли и болели. Артем вспомнил слова отчима, который объяснял ему однажды, что если оставить даже повязку или жгут слишком надолго, ткани могут начать отмирать. Хотя, подумалось ему, какая разница теперь? — Враг лежи тихо! — раздался вдруг голос. — Дрон плюет игла-паралиш! — Не надо, — Артем послушно замер. — Не надо стрелять.