Свет погас. Стремительные шуршащие шаги дикаря и легкий детский топоток смолкли в отдалении. Жрец довольно захихикал. — Забыл наказать мальчонке, чтобы не наедался на ночь сегодня, завтра как-никак праздничный стол, — сказал он. — Я тут с тобой поболтаю немножко, если ты не против. У нас пленных здесь обычно не берут, разве только детей. Взрослых все больше оглушенных приносят. Я бы и рад с ними поговорить, да вот их съедают слишком быстро… — И зачем вы тогда их учите, что есть людей — это плохо? — равнодушно спросил Артем. — Червь там плачет, и прочее? — Ну, как сказать… Это им на будущее. Вам, конечно, этого момента не застать, да и мне тоже, но сейчас закладывается основа будущей цивилизации… Культуры, которая будет жить в мире с природой. Для них каннибализм — это вынужденное зло. Без животных белков, видишь ли, никуда. Но предания останутся, и когда прямая потребность убивать и жрать себе подобных пропадет, они должны прекратить это делать. Вот тогда Великий червь и напомнит о себе. Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — старик снова неприятно засмеялся. — Знаете, я столько всего уже навидался в метро, — сказал Артем. — На одной станции верят в то, что если глубоко копать, можно докопаться до ада. На другой — что мы уже живем в преддверии рая, потому что последняя битва добра и зла завершена, и те, кто выжил — избраны для вхождения в Царство божие. После этого в вашего Червя уже как-то не особо верится. Вы сами хотя бы в него верите? — Какая разница, во что верю я или другие жрецы? — усмехнулся старик. — Жить тебе осталось немного, пару часов, так что расскажу-ка я тебе кое-что. Люблю с обреченными беседовать, жаль, редко получается. Ни с кем не можешь быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесет в могилу… Так вот, во что верю я сам — не важно. Главное, во что верят люди. Нелегко уверовать в бога, которого сам создал…
Жрец ненадолго прервался, задумавшись, а потом продолжил: — Как бы тебе объяснить? Я когда студентом был, учил философию и психологию в университете, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит. И был у меня профессор — преподаватель когнитивной психологии, умнейший человек, и так весь мыслительный процесс по полочкам раскладывал — любо-дорого послушать. Я тогда как раз, как и все остальные в этом возрасте задавался вопросом — есть ли Бог, книги разные читал, разговоры на кухне до утра разговаривал — ну как обычно, и склонялся к тому, что скорее, все-таки, нет. И как-то я решил, что именно этот профессор, большой знаток человеческой души, может мне на этот вопрос точно ответить. Пришел к нему в кабинет, вроде как реферат обсуждать, а потом спрашиваю — а как по-вашему, Иван Михалыч, есть он все же, Бог-то? Он меня тогда очень удивил. Для меня, говорит, этот вопрос даже не стоит. Я сам из верующей семьи, привык к той мысли, что он есть. С психологической точки зрения веру анализировать не пытаюсь, потому что не хочу. И вообще, говорит, для меня — это не столько вопрос принципиального знания, сколько повседневного поведения. То есть моя вера не в том, что я искренне убежден в существовании высшей силы, а в том, что я выполняю предписанные заповеди, молюсь на ночь, в церковь там хожу. Лучше мне от этого становится, спокойнее. Вот так-то, — старик замолчал. — И что? — не выдержал Артем после минутной паузы. — А то. Верю я в Великого червя или не верю — не так уж важно. Но заповеди, вложенные в божественные уста, живут веками. Дело за малым — создать бога и научить его нужным словам. И поверь мне, Великий червь — не хуже других богов и переживет многих из них.
Артем закрыл глаза. Ни Дрон, ни вождь этого странного племени, ни даже такие странные создания как Вартан наверняка не подвергали веру в Великого червя ни малейшему сомнению. Для них это была данность, единственное объяснение того, что они видели вокруг, единственное руководство к действию и мерило добра и зла. Во что еще можно было верить человеку, в своей жизни никогда не видевшему ничего, кроме метро? Но было в легендах о Черве еще что-то, чего Артем пока не мог понять. — Но почему вы их так настраиваете против машин? Что плохого в механизмах? Электричество, свет, огнестрельное оружие — как вы хотите, чтобы ваш народ выжил без этого? — спросил он. — Что плохого в машинах?! — тон старика разительно переменился: те фальшивое добродушие и терпение, с которыми он только что излагал свои мысли, улетучилось. — Ты же не собираешься за час до своей смерти проповедовать мне о пользе машин?! Да оглянись вокруг! Только слепец не заметит, что если человечество и обязано чему-то своим закатом, то только тому, что слишком полагалось на машины! Как ты смеешь заикаться о важной роли техники здесь, на моей станции?! Ничтожество!!
Артем никак не ожидал, что его вопрос, куда менее крамольный, чем предыдущий — о вере в Великого червя, вызовет у старца такую реакцию. Не найдя, что ответить, он замолк. В темноте было слышно, как жрец тяжело дышал, шепча какие-то проклятия и стараясь успокоиться. Заговорил он только через несколько минут. — Отвык с неверными разговаривать, — судя по голосу, старик снова взял себя в руки. — Заболтался я с вами, да вот молодежь что-то задерживается, мешки не несут, — надавив на слово «мешки», он выдержал артистическую паузу. — Какие еще мешки? — поддался на уловку Артем. — Готовить вас будут. Я ведь когда про пытки говорил, не так выразился. Великому червю противна бессмысленная жестокость. Зачем пытать, если еще вопрос и задать не успеешь — а человек на него сам отвечает? Я имел в виду другое. Мы с коллегами когда поняли, что каннибализм как явление здесь укоренился, и с ним уже ничего не сделаешь, решили, по крайней мере, позаботиться о кулинарной стороне вопроса. Вот и вспомнил кто-то, что корейцы, когда собак едят, кладут их живьем в мешок, и палками насмерть забивают. Мясо от этого очень выигрывает. Мягкое становится, нежное. Кому множественные гематомы, так сказать, а кому и отбивная. Так что не обессудьте. Я-то может и рад был бы сначала умертвить, а потом уже палками, но непременно надо, чтобы внутреннее кровоизлияние. Рецепт есть рецепт, — старик даже чиркнул зажигалкой, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. — Однако, что-то задерживаются, не случилось бы… — добавил он.
Ровно на середине слова его оборвал пронзительный визг. Послышались новые крики, беготня, детский плач, зловещий свист… На станции что-то происходило. Жрец беспокойно прислушался к шуму, потом потушил огонь и затих.
Через несколько минут на пороге загрохотали тяжелые башмаки, и низкий голос пророкотал: — Есть кто живой? — Да! Мы здесь! Артем и Антон! — что было сил, закричал Артем, надеясь, что у старика за пазухой нет плевательной трубки с ядовитыми иглами. — Здесь они! Прикрой меня и пацана! — крикнул кто-то.
Вспыхнул ослепительно яркий свет. Старик метнулся к выходу, но человек, загораживавший проход, сбил его с ног ударом по шее. Жрец коротко захрипел и упал. — Дверь, дверь держи!
Что-то грохнуло, и с потолка посыпалась известь, и Артем зажмурился. Когда он открыл глаза, в комнате уже стояли двое человек. Выглядели они весьма необычно — такого ему до сих пор видеть не доводилось.