И вот, разгорячившись от чая, сняв свой старый черный берет и вытирая рукавом мокрые от пара усы, он принялся жадно допрашивать Артема о новостях и сплетнях, принесенных из последней экспедиции на юг Артемовым отчимом, тем самым человеком, который девятнадцать лет назад вырвал Артема у крыс на Тимирязевской, да так и не мог бросить мальчишку, и воспитал его.
— Я-то, может быть, и слышал кое-что, но ты все равно расскажи, Артем, жалко тебе, что ли? — настаивал Андрей, зная, что парень хочет рассказать, ему и самому интересно вспомнить еще раз и пересказать все отчимовы истории, ведь все слушать будут с открытым ртом.
— Ну, куда они ходили, вы, наверное, знаете, — начал Артем.
— Знаю, что на юг куда-то… Они же там шибко засекреченные, ходоки ваши! — усмехнулся Андрей.
— Специальные задания администрации, сам понимаешь! — подмигнул он одному из своих людей.
— Да ничего секретного в этом не было, — отмахнулся Артем.
— Так, цель экспедиции у них была — разведка обстановки, сбор информации… Достоверной информации, потому что чужим челнокам, которые у нас на станции языком треплют, верить нельзя — они, может, челноки, а может, и провокаторы, дезинформацию распространяют. Челнокам вообще верить нельзя, — буркнул Андрей. — Корыстные они люди. Откуда ты его знаешь, — вот сегодня он твой чай продает Ганзе, а завтра и тебя самого со всеми потрохами кому-нибудь продаст. Они, может, тоже тут у нас информацию собирают. И нашим-то, честно говоря, я тоже не особо доверяю. Ну, на наших — это вы зря, Андрей Аркадьич. Наши все нормальные. Я сам почти всех знаю. Люди, как люди. Деньги только любят. Жить хотят лучше, чем другие. Стремятся, — попытся вступиться за местных челноков Артем. Вот-вот. И я тебе о том же. Деньги они любят. Жить хотят лучше всех. А кто их знает, чего они там делают, когда они за станцию выходят? Можешь ты мне с уверенностью сказать, что на первой же станции их агенты чьи-нибудь не завербуют? Можешь или нет?
— Чьи агенты? Ну чьим агентам наши челноки сдались?
— Вот что, Артем! Молодой ты еще, молодой и многого не знаешь. Слушал бы ты старших больше. Глядишь, дольше проживешь.
— Ну должен же кто-то эту работу выполнять! Не было бы челноков — и куковали мы бы тут без боеприпасов, с берданками, шмаляли бы солью в черных, и чаек свой попивали бы, — не отступал Артем, не смотря на Андрееву попытку осадить его.
— Ладно, ладно, экономист нашелся… Ты поостынь. Рассказывай лучше, чего там Сухой видел.
— У соседей чего? На Алексеевской? На Рижской?
— На Алексеевской? Ничего нового. Выращивают грибы свои. Да что Алексеевская? Так, хутор ведь… Говорят, — понизил Артем голос ввиду секретности информации, — говорят, присоединяться к нам хотят. И Рижская, вроде, тоже не против. Там у них давление с юга растет. Настроения пасмурные, все шепчутся о какой-то угрозе, все чего-то боятся, а чего боятся — никто не знает. То ли с той стороны линии империя какая-то растет, то ли Ганзы опасаются, что захочет она расшириться, то ли еще чего-то. И все эти хутора к нам жаться начинают. И Рижская, и Алексеевская.
— А чего конкретно хотят? Чего предлагают? — интересовался Андрей.
— Просят у нас объединиться в федерацию, с общей оборонной системой, границы с обеих сторон укрепить, в межстанционных туннелях — постоянное освещение, милицию, боковые туннели и коридоры завалить, дрезины пустить транспортные, телефонный кабель проложить, свободное место — под грибы… Хозяйство чтобы общее, работать помогали, если надо будет.
— А раньше где они были? Где они были раньше, когда с Ботанического Сада, с Медведково вся эта дрянь лезла? Когда черные нас штурмовали, где они были? — ворчал Андрей.
— Ты, Андрей, не сглазь, смотри! — вмешался Петр Андреич.
— Нет черных пока что — и хорошо. Только радоваться рано. Не мы их победили. Что-то у них там свое, внутреннее, вон и они и затихли. Они, может, силы пока что копят. Так что нам союз не помешает. Тем более — объединиться с соседями. И им на пользу, и нам хорошо.
— И будет у нас и свобода, и равенство, и братство! — иронизировал Андрей, загибая пальцы.
— Вам не интересно слушать, да? — обиженно спросил Артем.
— Нет, ты продолжай, Артем, продолжай. Мы с Петром это позже доспорим. Это у нас с ним вечная тема.
— Ну вот. И говорят, что главный наш, вроде, соглашается. Не имеет принципиальных возражений. Детали только надо обсудить. Скоро съезд будет. А потом — референдум.
— Как же, как же. Референдум. Народ скажет да — значит да. Народ скажет нет — значит, народ плохо подумал. Пусть народ подумает еще раз, — все язвил Андрей.
— Ну, Артем, а что за Рижской творится? — стараясь не обращать на того внимания, выспрашивал Петр Андреич.
— Дальше у нас что идет? Проспект Мира. Ну, проспект Мира — понятно. Это у нас границы Ганзы. У Ганзы, отчим говорит, с красными все так же, мир. О войне никто и не вспоминает уже, — рассказывал Артем.
Ганзой называлось содружество станций Кольцевой линии. Эти станции, находясь на пересечении всех остальных линий, а значит, и торговых путей, и объединенные между собой туннелями, почти с самого начала стали местами встречи коммерсантов со всех концов метро. Они богатели с фантастической скоростью, и вскоре, понимая, что их богатство вызывает зависть слишком у многих, приняли единственно верное решение. Они объединились. Официальным их названием было «Содружество Станций Кольцевой Линии», но в народе они звались Ганзой — кто-то однажды метко сравнил их с союзом торговых городов в средневековой Германии, словечко было звонкое, так и пристало. Ганза поначалу включала в себя лишь часть станций, объединение не произошло мгновенно. Был участок Кольцевой линии, от Киевской — и до Проспекта Мира, так называемая Северная Дуга, и были с ними Курская, Таганская и Октябрьская. И были долгие переговоры, и каждый пытался для себя что-нибудь выгадать. Потом уже присоединились к Ганзе Павелецкая и Добрынинская, и сформировалась вторая Дуга, Южная. Но главная проблема, и главное препятствие к воссоединению Северной и Южной Дуг было в Сокольнической линии.