— Что с неизбежностью доказывает узость ваших взглядов.
Николай Иванович развел руками:
— Увы!
— Вернемся к восьмидесятым, когда меня не было в вашем «единственном» мире, — предложил Моран. — Пропустим такие важные подробности, как «к барьеру!» — «желаете драться?» — «поэт роняет молча пистолет»… Поэт — это вы, между прочим. Я бы вас убил, — он облизнул губы кончиком длинного языка и вздохнул. — Ну так что же восьмидесятые?
— Тухлое время, — сказал Николай Иванович. — Некоторые воображают, что оно являлось таковым только для России, поскольку у нас тут была эпоха застоя, но вот что я вам скажу: оно во всем мире было отвратительным. Нечто вроде отрыжки шестидесятых. Протухло абсолютно все: этические ценности, эстетические… — Он покачал головой. — Я мог бы приводить примеры, но вам они мало что скажут.
Моран надулся.
— Я читал литературу!
— Одной литературы мало, — вздохнул Николай Иванович. — Лица, одежда, приветствуемые модели поведения, даже дурацкие телесериалы… Здесь все важно.
— А говорили еще, что русская культура литературоцентрична, — упрекнул Моран.
— Сейчас мы с вами обсуждаем не русскую культуру, а общую атмосферу восьмидесятых годов двадцатого века, — напомнил Николай Иванович. — И я вам говорю, я, живой свидетель, что время это было омерзительным.
— Что ж, было и прошло, — пожал плечами Моран. — Какое значение это имеет теперь?
— Я вам скажу.
— Ну так говорите. Что вы смотрите на меня и безмолвствуете?
— Я был в те годы молод, — произнес Николай Иванович.
— Не убедили! Все когда-то были молоды. Даже домоуправ.
— Моя молодость пришлась на восьмидесятые, — повторил Николай Иванович.
— Ну и что? — демонстративно не понимал Моран.
— На тухлые восьмидесятые, — с нажимом добавил Николай Иванович.
— Иными словами, у вас была тухлая молодость?
— Да.
— И что теперь с этим прикажете делать?
— С этим — уже ничего… Но с той самой поры я полюбил неприятности.
Моран вымазал пальцем остатки крема с блюдца и позволил псу облизать.
— Поэтому вам и хотелось бы очутиться в Истинном мире? — спросил наконец Моран.
* * *
Все сходились во мнении, что за последнее время Ирина Сергеевна Ковалева сильно сдала. Теперь иногда даже удавалось разглядеть, что ей основательно за тридцать. (Если уж честно сознаваться в худшем, то — около пятидесяти.) Она по-прежнему оставалась ухоженной, уверенной в себе деловой женщиной, но выражение глаз выдавало возраст. Исчезновение дочери подкосило ее.
Дианочка Ковалева ушла из дома так внезапно! И ведь ничто не предвещало подобного поворота событий. Ирина Сергеевна всегда была уверена в своей девочке. Диана хорошо, с интересом училась, готовилась к поступлению в вуз… Конечно, эти ее увлечения, всякое рукоделие, фантазии, вышивки, попытки стать «настоящей мастерицей, как в средние века» — отвлекали Диану от ее основного занятия, от учебы. И все же Ирина Сергеевна готова была признать, что хобби — мелочь, с которой вполне можно смириться. Потом, когда хаос поступления в институт останется позади, вполне допустимо будет уделять некоторое время рукоделию — чтобы отдохнуть и расслабиться.
Вместе с тем мать никогда не отрицала того факта, что она лично выступала против дианиных многочасовых сидений над пяльцами, особенно если именно сейчас решается судьба и необходимо полным ходом готовиться к ЕГЭ. Случалось, Ирина Сергеевна бывала резка в своих высказываниях, и Диана обижалась. Но ведь и Дианочка прекрасно понимала, что все делается для ее же блага.
В конце концов, Диана осознала необходимость подналечь на учебу. Сама озаботилась и нашла репетитора. Серьезного человека, профессора из Университета экономики и финансов. В свободное время консультирует абитуриентов — так это называется. Ирине Сергеевне понравилось, что профессор Джурич лично пришел к ней познакомиться. Вообще он произвел весьма приятное впечатление.
А потом произошло нечто необъяснимое. Диана не вернулась ночевать. Часы ожидания состарили Ирину Сергеевну на несколько десятков лет. Ничего более тяжелого и страшного не выпадало на долю Ирины Сергеевны.
— Больше всего я боялась, — признавалась она потом мужу, — даже не того, что Дианочка… ушла… — Она использовала обычное суррогатное слово, слово-заменитель, чтобы не произносить простого и ясного «погибла». — А того, что я никогда не узнаю, что с ней случилось. Пропала без вести. Похищена, утонула и не была найдена… Не знаю. Просто исчезла. Такое ведь бывает.
Ее муж, Артем Сергеевич, тихо гладил жену по волосам. Да, такое бывает. Случается с несчастными людьми. Мы глубоко, невероятно глубоко им сочувствуем — и вместе с тем мы жутко рады тому, что нас это не коснулось. Поверь, Иринушка, не коснулось. С нами все по-другому. Нам не придется расклеивать по стенам и водосточным трубам безнадежные полуслепые фотографии «Пропала девушка, ушла из дома в синей куртке, волосы светлые…»
Это не о нас. Не о Диане.
Хорошо, что Джурич Моран зашел оповестить. Ирина Сергеевна с ним, правда, не разговаривала: ночного гостя принимал на кухне Артем Сергеевич. Мужской разговор. Артем Сергеевич никогда не пересказывал жене подробности. Сообщил лишь кратко ошеломляющую весть: оказывается, их Дианка — кто бы мог предположить! — влюбилась в какого-то популярного певца и уехала с ним на гастроли. Разумеется, репетитор был очень огорчен легкомыслием своей подопечной. Он оставил ее фотокарточку.
Странный снимок: Диана в костюме опереточной селянки на фоне грубо намалеванного сценического задника. Наверное, это где-то в театре.
Передавая карточку, Джурич Моран посоветовал Артему Сергеевичу поставить ее в рамку, под стекло. И хранить подальше от солнечного света, чтобы не выцвела. Как будто о таких вещах нужно предупреждать! Разумеется, память Дианочки была строго соблюдена. Фото девушки в рамочке висело над супружеской кроватью Ковалевых. Пропавшая Диана со странной шальной улыбкой взирала на своих родителей.
Время от времени Ирину Сергеевну посещало одно и то же озарение: муж ей нарочно солгал, чтобы от горя она не утратила рассудок. Диана мертва. Наверняка мертва. Нужно только подловить момент, когда Артем утратит самоконтроль и проболтается. Выдаст страшную тайну.
Для чего Ирине Сергеевне было знать эту тайну — она бы и сама не смогла объяснить. Но периодически она проверяла супруга на прочность и предпринимала различные, довольно грубые, провокации.
Например, недавно она сказал:
— Грустно без Дианочки.
— Да, — охотно согласился муж.
— Где-то она сейчас… на каких еще гастролях…
— У нее теперь своя жизнь, Ира, — сказал Артем Сергеевич. — Ничего не поделаешь, дети вырастают.