— Что же это за каменные звери? — спросил лаборант.
— Печати, — коротко ответил Церангевин. — Они запечатывают вход в замок любому, в чьих жилах имеется троллиная кровь. Когда Эахельван вошел в замок, зверей этих еще не было, а потом, в одну ночь, они были установлены… И он не покидал больше замка, чтобы не пересекать роковую черту, — до тех самых пор, пока защитница Гонэл не заставила его сделать это.
Денис похолодел. Он хорошо помнил Эахельвана, чудаковатого старика ученого, которого по приказанию защитницы Гонэл притащил в подземелье. Денис тогда чувствовал себя отвратительно. А Эахельван во всем признался и умер спустя два дня. Правда, умер он спокойно, и Гонэл была с ним до последнего вздоха, и даже похоронила его с честью… Но все равно, лучше бы Церангевину не знать всех подробностей этой смерти.
К счастью, хозяин усадьбы действительно не знал о том, что непосредственный исполнитель невольной расправы над Эахельваном — у него в руках. Ну, и на том спасибо.
Интересно все-таки, в чем же Денис успел провиниться? И что они намерены с ним делать?
— Гонэл убила моего ученика и друга, — повторил Церангевин. — Что ж, я отплачу защитнице замка по-своему. Я не буду мстить. Я не стану никого убивать, как это сделали бы эльфы или тролли. Я — человек и не намерен забывать своего происхождения! Я отвечу ей любовью.
— Учитель, вы… — Юноша задохнулся, не в силах выразить свое обожание.
— Я не намерен присылать ей ее же собственного солдата по кусочкам, как поступил бы Нитирэн. Нет, я верну его в замок целым и невредимым. И он будет… — Церангевин понизил голос и заключил: — Он будет бессмертным!
Почему-то у Дениса мороз пробежал по коже от этого обещания, хотя в оранжерее, куда они пришли, было душно. Роскошно цвели растения. Денису они вдруг показались пластмассовыми. На некоторых даже лежала пыль.
Мысль цеплялась к разным несущественным мелочам — очевидно, для того, чтобы не задерживаться на главном: какая-то ужасная ерунда творилась с ним самим, с Денисом. Еще вчера он был гостем, собеседником, ему строили глазки прислужницы, а садовники при виде него кланялись. А сегодня он превратился в неодушевленный предмет, на который вообще не обращают внимания.
«Может, я стал синтетическим? — подумал Денис и идиотски хихикнул. — Вроде Пиноккио. А Церангевин — голубая фея наоборот. Все как в мультике, если крутить в обратную сторону».
Ну так вот, думал Денис, что непонятно. На натуральных растениях редко вот так мертво лежит пыль. Растения ведь растут и видоизменяются, так что даже если они запылились, то потом все равно испачканный кусок уходит с прежнего места вместе с отросшим листом или отпавшим лепестком. А эти, если их не вымыть, так и будут стоять пыльные.
Живое — оно о себе само заботится. А мертвое нуждается в постоянном уходе. Поэтому и ходит повсюду горничная с тряпочкой за поясом.
Перед Денисом возник взволнованный юноша. Он был носат, с маленькими, скошенными к переносице темными глазами.
От переживаний его бледная кожа вся пошла пятнами, а волосы взмокли.
Он смотрел на Дениса алчно, но вместе с тем совершенно безразлично, не как на человека, а как на объект приложения усилий и талантов.
— Будь внимателен, — прозвучал голос Церангевина, и Денис, изо всех сил повернувшись в ту сторону, откуда он доносился, увидел хозяина усадьбы. Церангевин обращался не к Денису, а к юнцу с потными волосами. — Я доверяю тебе участие в опыте, потому что вижу в тебе помощника и… возможно, следующего кандидата.
— Я медитировал на темы о бессмертии, как вы и рекомендовали, учитель, — прозвучал срывающийся голос молодого человека. — О том, что это несправедливо… Однако бессмертие для всего живущего… Разве нельзя ограничиться бессмертием для отдельных особей… наиболее достойных и… необходимых в мире? — Он перевел дыхание, покраснев от собственной храбрости.
Церангевин снисходительно усмехнулся.
— В начале моего пути я размышлял приблизительно в том же направлении. Но!.. — Он выдержал выразительную паузу. — Что есть смертный, каким-либо способом сумевший добиться бессмертия лично для себя?
Лаборант икнул и закрыл рот ладонью. Церангевин, кажется, этого не заметил.
— Такой, с позволения сказать, «бессмертный», есть вор, — ровным тоном произнес Церангевин. — Ибо он взял то, что ему не принадлежит.
— Но ведь есть… ик! ой!.. история знает великих завоевателей… которые взяли то, что им не принадлежало… Но потом стали истинными владельцами, — возразил возбужденный свыше меры лаборант. Ему явно не терпелось приступить к работе.
— Эти случаи — исключения, — объяснил Церангевин. — И потом большинство завоеваний заканчивалось плачевно… Я говорю о бессмертии, мальчик! Об украденном бессмертии! Да, мы с тобой сейчас пока еще воруем.
При словах «мы с тобой» лаборант вздрогнул от счастья и устремил на Церангевина обожающий взгляд. Тот по-прежнему не желал замечать волнения своего помощника.
— Но я не желаю ничего ворованного, — заключил Церангевин. — Обессмерченный против природы есть урод. Урод! Ненужное, отвратительное существо. Ты понимаешь мою мысль?
— Не совсем…
— Лишенные возможности умирания существа, долженствующие умереть, выглядят отвратительно, — сказал Церангевин. Он сорвал цветок и сдул с него пыль. — Видишь? Вместе со смертностью из живой материи уходит то, что делало ее по-настоящему прекрасной. А прекрасна именно хрупкая преходящесть вещей. Цветок, цветущий постоянно, становится мерзким… Это как крик, который производит сильнейшее впечатление, если звучит коротко, и надоедает, если длится и длится, не снижая силы звука. То же самое, если не хуже, произойдет и со мной, если я, изначально смертный, «обычный человек», — эти слова Церангевин подчеркнул голосом, выделив их тоном величайшего презрения, — вдруг завладею великим даром бессмертия. Нет, я рассчитываю преобразить весь мир.
Он замолчал.
Юноша робко переспросил:
— Это и есть… ваша великая цель?
— Да. — Церангевин ответил спокойно и просто, с убежденностью человека, который давно уже все решил. — Именно так. В преображенном мире такие, как я, не будут выглядеть уродами… А теперь — пора. Приступай к работе. И будь аккуратен — этот экземпляр особенно ценен. Его мне доставили из Серой Границы. На нем отметины… В общем, у меня есть основания предполагать, что он — один из учеников Джурича Морана.
В одной руке у лаборанта мелькнул тонкий нож, в другой — чаша с какой-то жидкостью.
Денис завопил что есть силы…
* * *
Енифар плюнула в костер, и пламя вспыхнуло так ярко, что высветилась вся поляна и все имевшееся на ней: трава, плащи, припасы в дорожных сумках, седла, снятые с лошадей, кусты и деревья на границе поляны и чащи, и все ветки и прутья, и даже все крохотные листочки, — все-все предстало взору в победоносном сиянии огня.