Разговоры приутихли. Затем на Севастьяна и Чурилу уставились удивленные лица.
— О ком это вы? — спросил их Иван Рябина. — Иона-пророк, что ли? У нас рассказывали, что его проглотил кит.
— Мой Иона, — сказал Севастьян, — парень, что со мной был. Слуга мой, оруженосец. Друг мой лучший… Где он?
— Не было такого! — убежденно сказал Иван Рябина.
Остальные закивали и замахали руками.
Севастьян перевел взгляд на Урсулу, но маленькая девушка только моргала и выглядела очень жалобно, как будто от нее потребовали чего-то невозможного. И хотела бы услужить добрым господам, но не в силах.
— Урсула! — подозвал ее Севастьян.
Она тотчас встала с места и подбежала к нему, запрокинув лицо.
Севастьян заглянул в ее ясные светлые глаза.
— Урсула, и ты не помнишь человека по имени Иона? — наклонившись к ней, тихо спросил Севастьян. — Неужели ты успела его забыть?
Она подумала немного. Потом выражение ее лица начало изменяться, на нем проступила какая-то новая мысль. Румянец чуть коснулся бледных щек девушки.
— Иона, — прошептала она. — Я его найду!
Севастьян хотел попросить ее, чтобы она была осторожна. Он даже хотел встать и пойти вместе с ней, смутно подумав о том, что опасно, наверное, такой крохе в одиночку обследовать чужой замок.
Но все эти мысли двигались в голове очень медленно и не успевали стать делами — расточались по пути, как будто были сотканы из тумана, готового развеяться при малейшем дуновении ветерка.
Урсула выбралась из трапезной.
— Иона, — прошептала она себе под нос, и ей показалось, что это имя вспыхивает, точно путеводный огонек. Она потянулась за этим огоньком и, медленно, с трудом, одолевая высокие ступени, поднялась на несколько этажей выше.
Несколько раз она останавливалась, цепляясь тонкими пальчиками за стену.
Ей показалось, что поблизости кто-то есть. И этот кто-то следит за ней широко раскрытыми, испуганными глазами.
Урсула прижалась к стене и очень осторожно повернула голову навстречу чужому взгляду. Она беззвучно ахнула, когда увидела высоченного человека, вооруженного пищалью. Очень странной пищалью, целиком металлической, с узким стволом. Она никогда не видела такого оружия. Впрочем, на своем веку Урсула повидала еще очень мало. Но что-то в очертаниях пищали было невероятно чужим. Девушка не сомневалась, что и ее спутники удивились бы такой вещи.
Человек был одет по-русски — в рубаху навыпуск, перетянутую поясом, штаны и сапоги, а на голове у него был круглый шлем с ремнем под подбородком. Он тяжело дышал. Его лицо было покрыто пылью. Пыль скопилась в глубоких морщинах на его лбу, в «лучиках» вокруг глаз, прилипла к обветренным губам.
Урсула тихонько осенила его крестом. Человек-видение не расточился и не зашипел, искажаясь, как непременно случилось бы с нечистым духом. Но и не ответил подобным же крестным знамением. Он ужасно удивился. Он разинул рот и покачал головой, словно отгоняя увиденное.
Затем перед глазами Урсулы мелькнула беззвучная вспышка, и все исчезло. Она снова была одна на лестнице.
Прижимаясь спиной к стене, девушка продолжила карабкаться по лестнице.
Иона спал прямо на полу. Дверь в помещение стояла открытой, в маленькое окошко залетал прохладный ветерок, и волосы на виске Ионы шевелились. Двигался и мех на его шапке, снятой и лежащей рядом. В полумраке комнаты Урсуле вдруг показалось, что это не шапка, а чья-то отрубленная голова.
Девушка осторожно приблизилась к своему покровителю, опустилась рядом на корточки. Иона спокойно дышал во сне. Урсула почувствовала его дыхание на своей руке и улыбнулась. Она осторожно улеглась рядом, устроилась поближе к Ионе, и тотчас ее сморил глубокий сон.
* * *
Было уже утро, когда сидевшие в трапезной пробудились.
Севастьян не мог бы в точности сказать, спали они или же всю ночь ели и пили и за этим увлекательным занятием не заметили, как миновала ночь. Стол был завален объедками, бочонки почти опустели. У всех спутников Глебова были опухшие, но лоснящиеся довольством и сытостью лица.
Он обвел их взглядом, пересчитал. Вроде бы, все на месте. Вот и хорошо. Севастьян потянулся, хрустнув косточками, и подошел к окну. Рассвет уже отцвел, небо сияло, на ветвях деревьев в последний раз вспыхивали, перед тем как высохнуть, ослепительные капли влаги. Видимо, ночью шел дождь.
— Пора выступать, — сказал Севастьян своим. — Мне кажется, я заметил с той стороны замка хорошую дорогу.
— Где? — Чурила приблизился к командиру и встал рядом, изгибаясь и норовя заглянуть в окно поверх его плеча.
— Вон там, — показал Севастьян.
Дорога действительно имелась — хорошо укатанная колея выделялась желтой полосой среди зелени болот. Она ползла далеко прочь от замка, навстречу рассвету — на восток, туда, где начинаются новгородские земли.
Чурила сладко зевнул.
— Как полагаешь, господин Глебов, пора нам уходить отсюда или же еще денек повременим?
— Я бы уже поспешил, — сказал Севастьян. — Какое-то у меня дело осталось неоконченным… — прибавил он растерянно, ощущая в глубине души непонятное беспокойство. Как будто он о чем-то позабыл и сейчас силился вспомнить — что бы это такое могло быть. Но так ничего на ум ему и не пришло.
Они собрали со стола съестное и увязали в узел. Работали вроде бы споро, весело, даже посмеиваясь, однако друг другу в глаза не смотрели — Севастьян это приметил сперва за собой, а потом и за прочими. Как будто боялись увидеть в зрачках соседа не собственное отражение, а нечто такое, о чем лучше бы и не рассуждать.
Наконец весь отряд спустился во двор. Какая-то непонятная лошадь мыкалась там, привязанная под навесом, но Севастьян лишь мельком глянул на нее и, не поняв, как она здесь появилась и для какой цели топчется с отощавшим мешком на шее, где уже кончилось зерно, попросту махнул рукой. Стоит еще о каждой лошади заботиться! Остальные солдаты вообще, кажется, на эту лошадь внимания не обратили.
Дружно зашагали к воротам, которые вчера стояли гостеприимно раскрытыми — и которые они по беспечности так и не закрыли на ночь. И…
Ворот не было. Не было вообще никакого отверстия. Только голые стены. И чем выше Севастьян задирал голову, разглядывая их, тем выше уходили эти стены, так что в конце концов Глебов вынужден был лечь на спину и только тогда ему явился клочок очень далекого неба. Как будто Севастьян очутился на дне колодца и глядел оттуда.
Разбойники бродили вдоль бесконечной круглой стены и щупали ее руками, точно выискивали, где в чужой одежде скрывается кошель, который можно срезать.
Не было кошеля.
Сплошь круглый булыжник.
От долгого рассматривания каменной кладки в глазах начиналось мелькание, и люди различали в странном узоре разных по размерам и форме камней какие-то жуткие оскаленные рожи, выпученные глаза, раззявленные пасти, то ухмыляющиеся, то угрожающие.