— Вишь, — сказал солдат без улыбки. — А почему с мордвой — грех?
— А потому что язычники вы, — ответил Иона. — Уж я-то знаю. Поблудил среди вас какое-то время. Кормите недурно, вкусно даже, и в деревнях у вас весело, а все-таки грех.
— Иди ты! — солдат отодвинулся и отвернулся в другую сторону. — «Язычники», — пробормотал он, зачерпывая кашу ложкой. — Видали?
Кругом смеялись. Урсуле выдали «царскую» порцию и смотрели, как девочка деликатненько кушает.
— Вот фитюлечка, — умилялся высокий, тощий солдат, взирая на макушку Урсулы откуда-то из поднебесья. — Точно птичка. Зачем же горбатенькую было угонять? Она совсем слабосильная.
— Немцы, — сказал здоровяк, который командовал остальными. Как будто это слово все объясняло.
Иона решил попробовать снова разузнать новости.
— Что Эрик? — спросил он.
— Какой Эрик? — не поняли его.
— Шведский король, — пояснил Иона.
Солдаты переглянулись, покрутили пальцами у висков. Потом одни сказал неуверенно:
— Может, Швеция действительно высадилась где-нибудь в Карелии, а мы и не знаем?
— Ленинград в опасности? — подскочил к Ионе один и схватил его за плечи. — Говори! Шведы наступают на Ленинград?
Это имя показалось Ионе знакомым. И он вспомнил, от кого слышал его. Женщину, которая говорил на «а», зовут Наталья. Она упоминала о Ленинграде. И о Петербурге. О городе, который будет основан на Новгородских землях царем, который еще не рожден…
— Петербург? — повторил Иона.
Солдат отпустил его.
— Совсем его немцы заморочили… Петербург! Бедный парень.
— Оставь ты их в покое, — велел здоровяк. — Они еще отойдут. Дай людям время понять, что всякие там немцы кончились, что они среди своих.
— Ты из Питера? — спросил солдата Иона. — Я знал твоих земляков. Ленинград — не в опасности. Поверь.
Солдат улыбнулся одними губами и кивнул.
— Ладно, ты не волнуйся. Поешь и отдохни. Потом решим, что с вами делать.
* * *
Черная ночь, окружавшая Севастьяна и его спутников, понемногу начала сереть. Они все шли и шли вперед, боясь останавливаться. Хватит и одного Чурилы, сожранного неведомо какой тварью. Солдатский строй щетинился копьями и мечами, хотя каждый отдавал себе отчет в том, что, вздумай тварь напасть снова, вряд ли удастся отбиться от нее. Больно уж стремительно она атакует.
В серых предрассветных сумерках стали лучше различимы деревья. Словно истерзанные мучительной болью, скрюченные пальцы-ветви тянулись к проходящим мимо людям и безмолвно взывали о помощи. Ни одна птица не возвестила о приближении солнца. Стояла глухая тишина, и даже звук шагов тонул в ней, точно погружаемый в вату.
Потом издалека донесся знакомый пронзительный вой, и все люди, не сговариваясь, побежали, как будто надеялись быстрее добраться до солнца и окунуться в его животворные лучи.
Вой, по счастью, не приближался — он так и звучал где-то далеко, в самой глубине гиблого леса. Затем впереди, преграждая бегущим дорогу, начала расти громадина замка.
Севастьян остановился. Теперь он возглавлял шествие, и никто не воспротивился этому, несмотря на общее желание сохранить жизнь командира в целости. Задрав голову, Глебов смотрел на высоченную стену, сложенную из диких булыжников. Ему почудилось, что он уже видел эту стену когда-то. Может быть, на пути в здешние страны, когда он с русской армией двигался на Тарваст. Или еще прежде…
Неважно, когда это было. Теперь он снова возле этой стены. Глухой, не имеющей ни входа, ни выхода. Высокой, почти до самого неба. Справа от замка виднелась гиблая топь, слева туго сплелись колючие ветки кустарников, и густо стояли старые деревья с кривыми стволами.
— Сквозь эту чащу трудно будет прорубаться, проговорил кто-то из стрельцов.
— А если через болото? — подал голос другой.
— Потонем, — уверенно заявил третий.
— Кому понадобилось возводить замок в таком месте? — спросил удивленно еще один разбойник. Я понимаю, на скале, на вершине горы, но посреди леса?
— Должно быть, это важная дорога, — задумчиво молвил Севастьян, и ему показалось, что и эти раздумья для него уже не в новинку. — Но должен же быть здесь какой-то вход!
— А вон же они, ворота, — показал Харлап, махнув рукой. — Глянь-ка!
И точно, в стене имелись довольно просторные ворота, причем они стояли открытыми. Как же Севастьян мог их не заметить? Теперь он уже не сказал бы с определенностью, что мгновение назад этих ворот в стене не было вовсе. Старые, почерневшие от дождей ворота, должно быть, такие же старые, как и сам эт замок, помнящие еще крестоносцев Псов-Рыцарей и святого благоверного князя Александра Невского.
Севастьян заколебался, сомневаясь, что стоит вот так, не раздумывая, соваться в незнакомый замок, быть может, занятый чужими войсками. Но в это самое мгновение вой жуткой твари раздался у них за спиной, и все с криком устремились под защиту высоких стен, увлекая за собой и Севастьяна.
Ворота захлопнули и заложили тяжелым брусом. Смеялись от радости: «Теперь-то эта тварь нас не достанет!».
Севастьян Глебов увидел мощенный булыжником двор, навес, под которым стояла маленькая, странно знакомая лошадка. Посреди двора чернело пятно от костра, где, судя по жирным пятнам вокруг, совсем недавно что-то варили. Севастьян зацепил ногой какой-то круглый, обгоревший в костре предмет, небольшой металлический цилиндрик, и тот покатился по камню с неприятным жестяным звяканьем.
И снова все стихло.
Севастьяну казалось, что кто-то наблюдает за ним. Может быть, из окна высокой башни, что стояла посреди двора, чуть в стороне от старого навеса, где когда-то, должно быть, держали лошадей.
Но пока что посторонние никак себя не проявляли. Должно быть, прикидывают, как им поступить и не опасно ли нападать на отряд из десятка человек, вооруженных мечами и копьями.
И вдруг тишина взорвалась страшным грохотом. В воздухе запели, зажужжали невидимые пчелы. Отчетливо и как-то удивительно нахально стучал кто-то наверху. Севастьян поднял голову и увидел, как одно из узких окон башни непрерывно плюется огнем. Это было нечто совсем невиданное. Огонь как будто крутился возле отверстия железной трубки. Время от времени над стволом мелькало чье-то лицо, но оно держалось в окне так недолго, что Севастьян не успевал его рассмотреть.?
— Гляди! — неподдельный ужас в голосе Харлапа заставил Севастьяна подскочить на месте и повернуться. От увиденного кровь заледенела у него в жилах.
Сквозь стены лавиной полезли чудища. Черные, истощенные, раскоряченные, вроде тех деревьев, мимо которых путники шли всю бесконечную ночь, под огромной, враждебной луной, эти чудища волокли собой пищали и короткие копья с блестящими наконечниками, слишком яркими для глаз, чтобы на них можно было смотреть долго. Раскрытые рты испускали страшные, ревущие, тягучие звуки.