Наконец я чуть повернулся и увидел, что совсем близко, стоит только протянуть руку, стоит кувшин, а рядом лежит упаковка болеутоляющих средств. Слезы безумного восторга подступили к моему горлу, и мне потребовалось время, чтобы успокоиться.
Я принял лекарство, напился кваса и спокойно заснул.
Второе мое пробуждение было более достойным, хотя я и выглядел несколько опухшим. Я умылся на заднем дворе, причесал влажные волосы, переменил одежду и почувствовал себя человеком и землевладельцем, достойным членом общества.
Витольд сам принес мне кофе в «ситцевую гостиную», где я устроился после умывания, после чего, как было у него заведено, развернул блокнот и нацелился карандашом на страницу.
— Как вы узнали, где я нахожусь? — спросил я.
— В доме установлены камеры слежения, — ответил Витольд, опуская блокнот. — Если вы считаете, что это неудобно, я удалю некоторые. Но ваш дядюшка полагал, что это, напротив, очень удобно.
— Я не о доме, — поморщился я. — Я насчет трактира… и всего остального.
— Тщательное изучение местной флоры и фауны, — сказал Витольд, — позволяет строить практически безошибочные прогнозы. Вы — новичок в наших краях, Трофим Васильевич, следовательно, являетесь объектом повышенного внимания. Все здешние трилобиты и белемниты весьма возбуждены вашим появлением, и каждый активно тянется к вам усиками и прочими органами осязания. Посещение вами господ Скарятиных не могло не возбудить Лисистратова; а Лисистратов в возбужденном состоянии имеет обыкновение заманивать объект в трактир и там поить его до бесчувствия.
— И за мой счет? — уточнил я.
— Вчера вы изволили пропить около сорока рублей, — бесстрастно сообщил Витольд.
— Не может быть! — вырвалось у меня.
— Может, потому что вы выразили желание погасить все долги господина Лисистратова, которые он сделал в этом трактире за последний месяц.
— Но ведь это… — начал я и в бессилии замолчал.
— Да, это было весьма коварно со стороны господина Лисистратова, — согласился Витольд. — Вероятно, мне следовало предостеречь вас заранее.
— Следовало.
— Но я этого не сделал.
— Не сделали.
— Дело в том, Трофим Васильевич, что вы бы мне не поверили, — сказал Витольд. — Петербуржцы обычно не верят ничему насчет Лисистратова, начиная с его фамилии… Кроме того, я предпочитаю не слыть злоречивым и завистливым.
— А вы завистливы? — немного удивился я. Витольд представлялся мне аскетом, лишенным обыкновенных человеческих желаний.
— Возможно, — не стал отпираться Витольд. — Однако те, кому я завидую, обитают в совершенно иных сферах, нежели Лисистратов.
— Наверное, богатому банкиру какому-нибудь завидуете, — сказал я, отчетливо сознавая, что говорю ужасную чушь.
Витольд ни на миг не обиделся.
— Такое можно было бы предположить, учитывая мое имущественное и социальное состояние, — согласился он. — Однако ни один, даже очень богатый банкир не способен вызвать во мне столь низменное чувство… Впрочем, я глубоко и страстно завидую некоторым ученым, которых Академия Наук отправила в экспедиции.
Он замолчал и замкнулся в себе, а я не счел возможным расспрашивать его дальше.
— Что у меня сегодня по вашему гениальному стратегическому плану? — осведомился я.
— Визит к госпоже Вязигиной, — напомнил Витольд. — У вас ведь имелся полный последовательный список. Впрочем, если вы его потеряли, то я с удовольствием изготовлю для вас копию.
— Не надо копию, хотя, кажется, точно — потерял… Просто дайте адрес и расскажите, как найти. И еще, — я пригладил влажные после умывания волосы, — сообщите мне, пожалуйста, заранее, как следует вести себя с этой дамой. Клянусь не считать вас ни завистливым, ни злоречивым.
Витольд пожал плечами.
— Будьте самим собой, держитесь естественно… Вязигина любит молодых людей. Я хочу сказать — любовью попечительши. Если в вас она увидит очередной объект для нравственной благотворительности — радуйтесь, потому что сделаться врагом госпожи Вязигиной означает почти верную гибель.
— Я начинаю бояться… Она замужем?
— Была.
— А дети?
— Ее детьми является все человечество в лице избранных его членов. Постарайтесь попасть в число добрых злаков, потому что сорняки, как я уже сказал, она выпалывает из здешней почвы с корнем, не дожидаясь Страшного Суда.
Устрашив меня свыше всякой меры, Витольд записал несколько распоряжений по хозяйству, вроде — выгладить мои (бывшие дядины) рубашки, почистить замызганные во время вчерашнего променада брюки, приготовить на обед суп с курятиной и прочее. После этого он удалился, а я принялся рассеянно листать журналы, лежавшие аккуратной стопкой на подоконнике.
Под журналами обнаружилась вышитая салфетка, серая от пыли. Рукоделие было не слишком искусное и совершенно не вызывало желания гадать — кто была та неведомая вышивальщица и как сложилась ее последующая судьба.
Журналы оказались сплошь глянцевым «Вестником палеонтологии». Неужели дядюшку тоже накрыло здешним повальным увлечением? Впрочем, почему бы и нет? Если он желал понравиться Анне Николаевне, то должен был разделять и ее вкусы. Умные женщины обычно ценят внимание такого рода.
Я пробежал глазами несколько статей, ничего в них не понял и почувствовал себя достаточно усталым, чтобы предаться в попечительские руки госпожи Вязигиной.
Я почти уверил себя в том, что Вязигина и есть та самая таинственная незнакомка, которая своим появлением спугнула грабителя Матвея Свинчаткина, и потому ожидал встречи с особым нетерпением. По совету Витольда, я направил к ней Серегу Мурина с письмом в красивом конверте (у покойного дядюшки нашлось несколько, а вообще я заказал в Петербурге целую коробку с почтовым набором, но только заказ еще не доставили).
Мурин возвратился от «барыни» около полудня. Он проследовал в гостиную, где я мучительно постигал прошлогодние новшества в области палеонтологии, и, оставляя повсеместно грязные следы, приблизился ко мне.
— Вя-вязигина за-за-за… заинтересовалась! — доложил он, сердито глядя на стену повыше моей головы. — Ве-велела б-быть.
— Что значит — «велела»? — осведомился я, откладывая журнал.
Серега пожал плечами, переступил с ноги на ногу, почесал лопатку, сильно заломав руку себе за спину, потом метнулся глазами по гостиной и снова уставился в стену.
— Она ве-ве-велела, — повторил он. — Ч-что неп-понятного?
С этим он вышел из гостиной. Тотчас послышалось жестяное громыханье ведра, и в комнату осторожно заглянула Макрина. Чтобы не смущать ее, я забрал журналы и вышел.
Каждая встреча с Муриным почему-то выводила меня из равновесия. Наблюдая его, я начинал ощущать вину перед угнетенным человечеством. Мне представлялось неправильным эксплуатировать Мурина, посылать его с поручениями, требовать от него ясности в изложении фактов — и так далее. Мурин, явленный как данность, меня пугал. Витольд относился к нему гораздо проще и без малейших нравственных содроганий гонял по самым разнообразным делам. В этом смысле Витольд, конечно, стоял выше меня на эволюционной лестнице.